— А вдруг он поверит мне! — рассмеялась я.
— Тогда не говори, — пошутила Анжела, сделав вид, будто страшно испугалась. — Это будет трагедией!
Она встала и собралась уходить, но внезапно вспомнила о чем-то. Она взяла меня за руку.
— Шутки в сторону, Лин, — с нежностью проговорила она. — Я действительно желаю тебе счастья. Мне очень хочется, чтобы ты была счастлива, намного счастливее меня.
— Спасибо, — ответила я. — И я тебе желаю найти свое счастье, Анжела. Возможно, в один прекрасный день ты встретишь его там, где меньше всего ожидаешь.
Она пожала плечами.
— Я нашла довольно приятную замену семейному счастью, — сказала она. — Думаю, мне нечего роптать. Нам всем хочется, чтобы нас любили те, кого любим мы, и жить с ними долго и счастливо.
Она поспешно вышла из комнаты, как будто боялась сказать что-то большее.
«Бедная Анжела», — подумала я. Внезапно я осознала, что точно так же могу и себя назвать «бедной». Ведь человек, которого я любила, не любил меня. Опасно связывать с ним жизнь, даже глупо, но внутренний голос подсказывал мне, что все наладится. Во мне жила вера и надежда.
Я одевалась, когда зазвонил телефон. Через секунду я уже разговаривала с Филиппом. Я почувствовала, что он несколько неуверен в себе, поэтому мы поздоровались довольно сдержанно, а потом завязался самый заурядный разговор, начавшийся глупым вопросом, как я спала.
— Когда я смогу увидеть тебя? — наконец спросил он.
— В любое время, — ответила я.
— Ты пообедаешь со мной?
— Конечно.
— А как насчет твоей сестры и ее мужа? — поинтересовался он. — Думаю, будет лучше, если я заеду к ним сегодня ближе к вечеру.
— Боюсь, тебе никуда от этого не деться, — сказала я. — Они страшно рады, их переполняет желание поздравить нас и пожелать нам всего наилучшего. Все это ужасно угнетает меня.
— Бедная Лин, — сказал он. — Думаю, это тот самый случай, когда нам придется стойко переносить нашествие толп. А могли бы мы и поужинать вместе?
— Естественно, — ответила я.
— Попробуй объяснить своей сестре, — сказал он, — что сегодня вечером ты хотела бы встретиться со мной наедине, потому что это, быть может, в последний раз.
— В последний раз? — переспросила я.
— Как только о нашей помолвке будет объявлено в газетах, — сказал он, — все родственники, мои коллеги, различные учреждения, ассоциации начнут устраивать в нашу честь приемы и еще кучу самых жутких мероприятий. Давай вместе поужинаем и спокойно поговорим, пока у нас есть возможность.
— С удовольствием, — проговорила я.
— В таком случае, — с некоторой неохотой сказал он, — я приглашу твою сестру и зятя на обед.
— Наверное, так будет лучше всего, — согласилась я. — Уверена, они смогут прийти. Давай договоримся так: мы все прибудем в Чедлей-Хаус к половине второго. Если что изменится, я позвоню.
— Отлично, — ответил он. — А теперь мне пора бежать: у нас заседание парламентской комиссии. Если возникнет что-то непредвиденное, передай моему секретарю. До свидания. Береги себя, дорогая моя Лин.
— Обязательно, — пообещала я.
Как я и ожидала, Анжела и Генри очень обрадовались тому, что им предстоит обедать с Филиппом. Анжела сразу же занялась своим туалетом, как будто это она, а не я, выходила замуж. Как ни странно, за одну ночь в Генри произошла перемена: он стал относиться ко мне с нежностью и благоговением, как будто я превратилась в бесценную фарфоровую статуэтку. Я не могла без смеха смотреть на это; и в то же время меня охватывала грусть, так как я поняла, каким снобом был мой зять. Он обладал массой достоинств, поэтому мною овладело искреннее сожаление, когда я увидела, как много для него значит чье-либо общественное положение.
Поговорив с Анжелой и Генри, я с облегчением принялась за письмо родителям. Я знала, что им будет приятно узнать, как Филипп богат. Однако для них гораздо большее значение имеет тот факт, что он из хорошей семьи, что он дворянин. Именно таким они хотели бы видеть моего мужа. Мне было очень легко писать, так как приходилось раскрывать только одну сторону моей помолвки. Я рассказывала не только о Филиппе, но и о его родителях, о его доме и работе.
«Я очень счастлива», — написала я в конце. Я понимала, что во многих отношениях это правда, даже несмотря на то что некоторое беспокойство приуменьшило мой восторг.
Обед прошел очень хорошо. Филипп поступил довольно мудро, пригласив двух своих кузенов и тетку. Один кузен был министром Кабинета, другой — известным адмиралом, тетушка же много лет знала Анжелу. Все были очень приветливы со мной, произносили тосты за наше здоровье. После обеда подали херес, и установившаяся непринужденная атмосфера помогла мне справиться со своим смущением, которое я испытывала в присутствии Филиппа.
Мне удалось на минуту остаться с Филиппом наедине, и я попросила его, чтобы он предложил сыграть свадьбу в Мейсфилде, а не в Лондоне. К моему облегчению, он сразу же согласился.
— Чем меньше народу, тем лучше, — сказал он. — К тому же мне кажется, что твоим родителям не захочется ехать в Лондон.
— Я уверена в этом, — ответила я. — Но тебе придется проявить максимум дипломатии при разговоре с Анжелой. Ты не представляешь, какой она может быть упрямой, когда чего-то хочет.
— Я сделаю все, что в моих силах, — заверил меня Филипп.
К концу приема ему удалось каким-то непостижимым образом убедить Анжелу, что идея венчания в Мейсфилде принадлежала именно ей.
— А прием лучше всего устроить в саду, — заявила она. — Нет ничего более восхитительного, чем деревенская свадьба. Из церкви вы можете пройти пешком, а дети будут посыпать вас розовыми лепестками.
Я чувствовала, что Анжела, если дать ей волю, может превратить мою свадьбу в спектакль, но я побоялась возражать ей. Я знала, что родители не дадут разгуляться ее изобретательности и воображению.
Приближалось время ужина, и меня охватил восторженный трепет при мысли, что мы с Филиппом будем вдвоем. Он послал за мной машину и встретил в холле Чедлей-Хауса. Мы поужинали в малой гостиной, в которой, как объяснил мне Филипп, он всегда ужинал, когда бывал один. Это была восьмиугольная комната, в центре которой стоял овальный стол.
Мы с Филиппом сидели рядом. Его близость, золотые вазы, украшавшие стол, оранжерейные цветы, сочетавшиеся с длинными тонкими свечами, огромный букет орхидей рядом с моим прибором — все это вызвало у меня ощущение, будто я в сказке. Все это не со мной! Наша беседа текла как спокойная река, мы блистали остроумием и шутками. Мне казалось, что мы играем какую-то нереальную пьесу на фоне великолепных декораций. Лакеи в напудренных париках бесшумно скользили по комнате и обтянутыми белыми перчатками руками протягивали нам различные блюда. Пламя свечей отражалось в их отполированных пуговицах на ливреях, темно-красные шторы закрывали окна, стены украшали великолепные картины в позолоченных рамах.
