— Надя Мелинкофф? — переспросила секретарша. — Кажется, я знаю, о ком вы говорите. Маловероятно, чтобы у господина Гроссмана был адрес ее родственников, но я постараюсь что-нибудь выяснить. Господин Гроссман знаком с вами?
— Боюсь, что нет, — ответила я. — Но мне очень нужно — в силу некоторых личных причин — связаться с человеком, который близко знал Надю Мелинкофф.
— Подождите у телефона, пожалуйста. И опять мне пришлось ждать. Я спрашивала себя, насколько правдиво звучал мой рассказ и найдется ли у Израиля Гроссмана какая-либо информация для меня.
— Алло, вы слушаете?
— Да, — поспешно ответила я.
— Я спросила господина Гроссмана, — сказала мисс Джойс. — Он говорит, что по имеющимся у него сведениям мадам Мелинкофф проживала на Сен-Кэтрин-стрит, номер 502. Но это было несколько лет назад. К сожалению, он больше ничем не может вам помочь.
— Большое спасибо, — поблагодарила я. — Вы очень любезны.
Я повесила трубку. Сердце бешено стучало. Наконец у меня есть что-то конкретное, наконец у меня появилась возможность поближе подобраться к разгадке тайны, которая разделяет нас с Филиппом, — тайны, которую я обязана раскрыть, чего бы это мне ни стоило.
Глава 19
Только через два дня мне удалось освободиться и отправиться с визитом к мадам Мелинкофф.
Анжела, которая, обретя счастье в своей семейной жизни, преисполнилась решимости открыть новую страницу, почти не виделась с Дугласом Ормондом. Их встречам наедине был положен конец. Поэтому все время, свободное от дежурства в лечебнице возле Джеральда, Анжела проводила со мной.
После операции Джеральда нельзя было беспокоить, поэтому в первые два дня Анжелу пускали к нему очень не надолго. Почти все наше с ней время отнимали магазины, однако нам еще приходилось присутствовать на различных обедах и чаепитиях. Часто случалось так, что в последнюю минуту тщательно составленный план на день нарушался каким-нибудь приглашением от родственника или знакомого, от которого невозможно было отказаться.
Наконец в четверг мне повезло. Мы с Анжелой были в магазине у Ворта, где я примеряла спортивные костюмы, которые предназначались специально для моего медового месяца. Вдруг она посмотрела на часы и сказала:
— Дорогая, ты не будешь против, если я оставлю тебя? Я обещала Джеральду, что буду у него к чаю. А потом мне надо на часок забежать к своей давней подруге, у которой недавно умер муж. Я бы пригласила тебя с собой, но мне кажется, что ей никого не хочется видеть. К тому же это слишком печальное для тебя зрелище.
— Не беспокойся обо мне, — ответила я. — После примерки я пойду домой.
— Хорошо, — проговорила Анжела. — Я постараюсь вернуться как можно скорее.
Как только она ушла, я твердо заявила продавщице, что больше ничего не буду примерять.
— Я устала, — сказала я. — Я приду завтра или послезавтра. Сегодня у нас состоится прием, и мне хотелось бы немного отдохнуть.
Я поспешно натянула на себя свою одежду, схватила шляпку и сумочку и, не дожидаясь лифта — что, как мне показалось, страшно удивило всех продавцов — бросилась вниз по лестнице. Я велела швейцару поймать мне такси. Сев на заднее сиденье, я дала адрес на Сен-Кэтрин-стрит. Я буквально сгорала от нетерпения.
На улицах было страшное скопление машин, поэтому нам понадобилось более четверти часа, чтобы добраться до улицы, где жила мадам Мелинкофф.
Расплатившись с таксистом, я вылезла из машины и оказалась перед многоквартирным домом. Это было старое здание, построенное в викторианском стиле и отделанное разноцветной мозаикой. К двери вела каменная лестница. На каждом этаже располагалось три квартиры. Внизу, в холле, висела доска со списком жильцов. Я выяснила, что мадам Мелинкофф живет на последнем этаже. Лифта в доме не было, и я стала медленно подниматься по лестнице, судорожно вспоминая свой план разговора.
За последние несколько дней у меня было достаточно времени обдумать свой визит, я практически ни на минуту не прекращала размышлять о нем. Но сейчас он стал мне казаться не таким уж легким, как я предполагала.
Спустя несколько мгновений я оказалась напротив двери в квартиру номер тридцать. Я остановилась, чтобы перевести дух. Потом, придя к выводу, что отступать поздно, так как я уже скомпрометировала себя, я нажала на кнопку звонка, который располагался над почтовым ящиком. Резкий звонок, прозвучавший в квартире, заставил меня вздрогнуть. Я ждала. Едва я подумала, что никого нет дома, как дверь медленно открылась. Я увидела невысокую женщину, которая опиралась на палочку и смотрела на меня.
— Да? — проговорила она.
— Мадам Мелинкофф дома? — спросила я.
— Мадам Мелинкофф — это я, — ответила она.
— О! — воскликнула я, не найдя других слов, чтобы выразить свои чувства.
— Вы хотели видеть меня? — спросила она, по-видимому удивленная или моим видом, или моим молчанием.
— Да, если вы будете так любезны и уделите мне немного времени, — запинаясь, проговорила я.
— Заходите.
Я прошла в узкий коридор. Она закрыла дверь и направилась в крохотную гостиную, где были собраны вещи, вид которых сначала озадачил меня.
Там было множество медных и серебряных чаш и подносов; украшений из кварца, нефрита и мыльного камня; диванных подушек из индийского шелка. На небольших столиках, покрытых яркими скатертями, стояли всевозможные безделушки: статуэтки, шкатулки, колокольчики, пепельницы и различные поделки из слоновой кости. На стенах, на столах, на камине — везде были фотографии. Мужчины, женщины, дети, группами или поодиночке. Фотографии были подписаны; все, кто был изображен на снимках, улыбались ослепительными улыбками.
«Звезды театра», — подумала я. Мадам Мелинкофф предложила мне сесть в небольшое кресло, а сама опустилась на стул напротив меня и выжидательно взглянула на меня.
Теперь, когда у меня появилась возможность рассмотреть ее, я обнаружила, что она гораздо старше, чем мне показалось сначала. Однако ни совершенно седые волосы, ни глубокие морщины вокруг глаз не могли скрыть ее, привлекательности. Не вызывало сомнения, что в юности мадам Мелинкофф была красива. Несмотря на старческую слабость, она держалась очень прямо, и я догадалась, что в молодости у нее была великолепная фигура.
У меня уже не было времени что-либо придумывать, поэтому я сразу же выложила ей всю правду.
— Надеюсь, вы простите меня за мою назойливость, — нервно проговорила я, — но мне очень хотелось познакомиться с вами.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказала она. — Не могли бы вы объяснить причину?
— Я хотела, чтобы вы рассказали мне о своей дочери, Наде, — ответила я.
Ее лицо смягчилось, в глазах появилось печальное выражение.
— О моей дочери Наде! — тихо повторила она. — Зачем вам это надо? Вы знали ее? Нет, я говорю глупости — ведь вы так юны.
