— Мы тебя разбудили, солнышко? — пролепетала я едва слышно.
Хоть бы она ничего не слышала. Хоть бы.
— Писить хочу, — пробормотала Аля и тут же: — Так дядя пилот?
Она слышала.
Плохой сон, это просто какой-то плохой сон. Ну почему единственный мужчина, которого я привела в дом после шестилетнего обета безбрачия, и тот оказался по закону подлости пилотом? Мало в мире, что ли, профессий?!
— Да, Аль, я пилот. Но я вожу самолет. А не вертолет.
Аля рассеяно кивнула, уставившись на синие квадратики презервативов на кухонном столе.
— А это…
Андрей вдруг поднялся и сам подхватил ее на руки. В два шага вынес из кухни, донес до двери туалета, и я снова вспомнила, что в его квартире точно такая же планировка. Ориентировался он прекрасно, но это никак не объясняло то, что он повел мою дочь в туалет вместо ошарашенной меня.
Все эти годы я сама вставала по ночам, водила в туалет, укладывала снова, а теперь я впервые стою и смотрю, как дверь снова открывается, и сонная Аля, которая не до конца понимает, что делает, тянет Андрея дальше, в свою комнату.
А тот, чтобы малышка не шла сама, снова берет ее на руки. Тихо спрашивает, какая комната ее, и уходит.
Ущипните меня.
Я так и стою посреди забрызганной томатным соусом кухни, у моих ног сиротливо погибают тефтели, на кухонном столе по-прежнему россыпь презервативов, а я не могу даже пошевелиться. Только вслушиваюсь в тихий шепот, шелест одеяла и скрип мебели. И понимаю, что даже дышать боюсь, чтобы не спугнуть незнакомое, необъяснимое происходящее.
Ночью Аля ходит и разговаривает почти на автопилоте, и есть шанс, что завтра она даже не вспомнит, что было.
А вот я… Запомню это на всю жизнь.
Андрей так и возвращается без верхней одежды, только в своих низко сидящих на бедрах джинсах. Три черных звезды на его ребрах привлекают мое внимание.
И хотя каких-то полчаса я водила языком и руками по его животу, мне снова хочется это сделать. Припасть к его коже губами, чтобы снова проверить — он действительно живой. Не мираж, не плод больного воображения. Он мне не снится, пока я заснула, работая над статьями о сексуальном темпераменте водителей.
— Ты… Ты… — силюсь подобрать слова, но их нет.
— Злишься, что я уложил ее вместо тебя? — Андрей взъерошил свои волосы. — Просто видела бы ты себя со стороны. Стала бледная как смерть, когда она пришла. Вот я и решил, что…
— Спасибо. Нет, я не злюсь. Просто сильно удивлена.
Он вообще понимает, что сам сделал? Он уложил спать чужого ребенка, которого знает без малого несколько часов. С легкостью! Как будто так и надо! Как будто всю жизнь занимался этим.
По венам растекается кислота, когда до меня доходит самое простое объяснение этому. И я тут же спрашиваю:
— У тебя есть дети?
Андрей грустно улыбается, но с ответом тянет. Я успеваю несколько раз умереть за то время, пока он садится и тянет меня к себе на колени.
— Не ерзай так, иначе мы не поговорим, — Андрей фиксирует мои бедра на своих коленях и смотрит прямо в глаза.
О черт. Это плохой поворот. Почему мы не поговорили раньше, если нам было о чем поговорить? Ах да. Это же я сразу на него набросилась, как увидела с губкой и чистой посудой. Считаю, что маркетологи должны всерьез пересмотреть рекламные компании для «Фэйри». Они упускают такой шанс, когда позволяют домохозяйкам мыть посуду даже в телевизоре. Никого этим не удивишь.
— Детей у меня нет, Сонь. Не нужно так пугаться. Я слишком много работаю.
Можно выдохнуть.
Снова коснувшись его горячей кожи, я понимаю, что он слишком офигительный, чтобы быть настоящим. Быть моим. Будучи обладателем такого торса, он при этом моет посуду на моей кухне, укладывает моего ребенка спать и может довести меня до оргазма в считанные минуты. Ну окей, последнее как раз самое легкое, учитывая все тот же торс.
Я кончила за сегодня больше раз, чем за предыдущий месяц, но рядом с ним мне по-прежнему жарко даже в шелковом халате.
— Мы поэтому ни разу не виделись? Из-за твоей работы? Ты вообще давно здесь живешь?
— Почти четыре года, кажется. А ты?
— Три.
— Целых три года… — вздохнул Андрей. — И прямо надо мной.
Он легко коснулся моих губ, на этот раз без напора, без продолжения. Я снова чуть не увлеклась, но коснулась его груди и легко оттолкнула.
— Ты хотел поговорить.
— Ах да… Аля мне перед тем, как заснуть сказала… Сейчас я вспомню, как это было: «Ты музчина и должен помочь с мебелью в садике». Что она имела в виду?
— Нет! — ахнула я.
— Что «нет»? — не понял Андрей. — Мне больше нравится, когда ты говоришь «да».
— Ее слова ничего не значат. Абсолютно ничего! Не обращай внимания, Аля много чего говорит во сне. Это ничего не значит!
Андрей откинулся назад и посмотрел на меня с укором.
— Ничего не значит? Соня, Соня. У меня совсем нет никаких дел. Я буду рад помочь с чем угодно. Так что там с садиком?
— Ничего.
— Ох, ты и упрямица!
Он подхватил меня на руки, совсем, как Алю, только веса во мне было все-таки больше, но для Андрея — без разницы.
— Я должна убрать! Там на полу тефтели!
— К черту тефтели.
Он завернул за угол, вошел в темную комнату и бросил меня на кровать.
— Андрей!…
— Уже лучше, — согласился он. — Попроси меня.
Я уставилась на него, пока он нависал надо мной, опершись коленом в кровать.
— О чем?
— О помощи. Это такая штука, Сонь, когда одни люди делают что-то для других, не прося ничего взамен.
— Я знаю, что такое помощь, — обиделась я.
— А по-моему, нет. Ты привыкла со всем справляться одна. Ты отказываешь мне даже в том, с чем я вполне могу справиться. Как музчина.
Он произнес это с таким значимым видом и, так забавно копируя интонации Али, что я рассмеялась.
Его пальцы двинулись по моим бедрам, и Андрей только сильнее развел мои ноги, когда я попыталась их сдвинуть.
— Так что там с садиком?
Пальцы настойчиво ласкали меня, и мое тело предательски откликалось. Мне было мало. После стольких лет я хотела его снова и снова, и плевать, если завтра я, в принципе, не смогу ходить. Зато у меня снова случится это сегодня.
— Соня, — выдохнул он. — Скажи мне.
— Почему ты вообще делаешь это, Андрей? Зачем тебе помогать мне?…
— Я не это хотел услышать, — с укором произнес он. — Без «зачем» и «почему». Ты знаешь, что такое тотальное безделье, Сонь?
