Для языка имеет значение не только абсолютный объем мозга, но и его структура. На эндокране можно увидеть, какие зоны мозга существовали у различных видов предков человека, установить их форму, а также узнать, какие зоны мозга увеличены у исследуемого вида по сравнению с его предком. Так, например, по эндокрану австралопитека афарского прослеживается увеличение задней теменной ассоциативной коры. Это «указывает на наличие естественного отбора на более сложные формы познавательного поведения, чем те, которые наблюдаются у шимпанзе»577. Как пишет Дробышевский, «на основании того, что мы знаем о функциях разных долей мозга современного человека, можно предположить, что грацильные австралопитеки, вероятно, обладали несколько большей чувствительностью и подвижностью рук, чем современные человекообразные обезьяны. В сравнении же с массивными австралопитеками грацильные, вероятно, имели более развитый зрительный анализатор»578. Согласно данным Ф. Тобиаса579, у Homo habilis по сравнению с австралопитековыми значительно расширяется теменная область, появляется подобный человеческому узор борозд, а также возникают хорошо выраженные специфические выпуклости «в областях, где у людей находятся речевые центры (поле Брока и поле Вернике)»580. По наблюдениям Дробышевского, у ранних Homo (т. е. Homo habilis и Homo rudolfensis) строение мозга было чрезвычайно изменчиво. Но при этом общим для всех изученных эндокранов «является прогрессивное развитие области, которая у современного человека отвечает за согласование устной речи и движений рук»581.
У архантропов, помимо формирования рельефа в области зоны Брока, происходит «бурное развитие зрительных центров затылочной доли»582, что, по мнению Дробышевского, связано с началом выхода в открытые саванны. Кроме того, у них, «судя по развитию теменной доли, значительно развились тактильные возможности и намного улучшилась координация движений»583 – и это позволяло им производить орудия более совершенного, ашельского, типа. Из архаичных особенностей строения мозга стоит отметить то, что «лобная доля мозга была низкая и узкая»584.
У гейдельбергского человека «росла высота лобной доли, а расширение этой доли, вероятно, несколько обгоняло расширение всего мозга»585, при этом «височная доля… имела уже вполне современные пропорции, хотя и меньшие, чем у современного человека, размеры»586. В целом «форма мозга Homo heidelbergensis свидетельствует о резком прогрессе в области контроля за движениями, в том числе способностей к прогнозированию и планированию своих будущих действий. Необходимо также отметить бурное развитие области, обеспечивающей согласование речи и движений рук, а также рельефное выступание зоны Брока»587.
У неандертальца «ширина мозга крайне велика, максимальна для всех групп гоминид. Очень характерны относительно малые размеры лобной и теменной долей при очень большой – затылочной. В орбитной области (на месте зоны Брока) были развиты рельефные бугры»588. В частности, значительное развитие зоны Брока отмечается у грацильных неандертальцев типа Ортю. По мнению Дробышевского, мозг неандертальца «отличался от мозга современного человека, вероятно, большим развитием подкорковых центров подсознательного контроля за эмоциями и памятью, но, вместе с тем, меньшим сознательным контролем за этими же функциями»589. Вероятно, они также несколько отставали от современного человека «в плане возможностей контроля и координации движений»590.
У неоантропа сильно увеличиваются зоны синтеза сигналов, абстрактного мышления591. Возрастание способностей к сложной психической и интеллектуальной деятельности демонстрирует рост лобных долей (в особенности префронтальных формаций коры). Как отмечает Дробышевский, «у людей верхнего палеолита, в сравнении с неандертальцами, увеличилась длина и высота мозга, выросла лобная доля»592 (данные о том, какими молекулярно-генетическим механизмами обеспечивается рост мозга у человека, можно получить путем сравнения его с другими ныне существующими видами, изучая их эмбриональное развитие593). И это позволило представителям нашего вида делать выводы и выбирать поведенческие программы с учетом большего числа факторов. Соответственно, у неоантропа возникла потребность в такой коммуникативной системе, которая сможет предоставить эти факторы в его распоряжение. Гоминиды с меньшими лобными долями получили бы меньшую выгоду от высокоразвитого языка.
Нередко одним из наиболее надежных свидетельств того, что у тех или иных ископаемых гоминид был язык, считается наличие в их мозге зоны Брока (а также зоны Вернике)594. Однако следует отметить, что эндокран показывает лишь форму того или иного участка мозга, но не его функцию; функция же может меняться не только в ходе эволюции, но и в течение жизни индивида, поскольку нейроны способны перепрофилироваться. К тому же даже у современных человекообразных обезьян в коре головного мозга имеются участки того же эволюционного происхождения, что и человеческие речевые центры595. Эти зоны соответствуют человеческим не только по своему расположению, но и по клеточному составу, а также по входящим и исходящим нейронным связям; кроме того, эти области – как у человека, так и у человекообразных обезьян – соединены между собой пучком волокон (это было показано как отечественными, так и зарубежными исследователями596). Впрочем, в ходе эволюции человека (как показывает сравнение с ныне живущими обезьянами) не только увеличились общие размеры мозга, но и перестроилась система нейронных связей (даже дугообразный пучок нервных волокон, соединяющий у человека зоны Брока и Вернике, у макак, шимпанзе и людей устроен по-разному597), и это, вероятно, сыграло существенную роль в формировании присущих человеку (но не обезьянам) врожденных предрасположенностей, в том числе к овладению языком.
Таким образом, полного и окончательного ответа на вопрос о том, был ли язык у того или иного ископаемого вида гоминид, анализ эндокранов не дает.
Сильно возрос за последнее время объем археологических данных о культурах и технологиях эпохи палеолита, а по мнению некоторых исследователей, например археолога Иайна Дэвидсона, это едва ли не единственное, что может пролить свет на проблему происхождения языка.
Нередко считается, что сами по себе орудия являются свидетельством «обратного моделирования»: ментальный образ объекта предшествует его появлению в реальном мире598. Как пишет А. А. Зубов, «созданная мозгом абстрактная модель предмета или процесса воплощается в жизнь, то есть как бы встраивается в реальный мир, где ее до этого не было и, часто, не могло быть»599. Согласно чеканной формулировке британско-австралийского археолога Гордона Чайлда, «ручное рубило как стандартизованное орудие есть само по себе ископаемая концепция». Такой подход восходит к гипотезе, высказанной еще в XVIII в. эдинбургским профессором Джеймсом Барнеттом Монбоддо, согласно которой использование орудий является надежным критерием, выделяющим человека из мира животных.
Орудийная деятельность связывалась также с развитием доминации правой руки, которая делает орудия (именно поэтому, как считается, основным для языка является, как и для правой руки, левое полушарие). Однако, как показывают исследования (см. гл. 2), связь языка с доминированием правой руки, вопреки распространенному мнению, не прямая, а опосредованная600.
