ХАУЗЕР И О’БРАЙЕН
Когда они пришли за мной тем утром, в восемь часов, я знал, что это мой последний шанс, мой единственный шанс. А они не знали. Да и откуда им было знать? Всего лишь обычный арест. И все же не совсем обычный.
Хаузер завтракал, когда позвонил лейтенант:
– Я хочу, чтобы вы с напарником по дороге в контору взяли парня по фамилии Ли, Уильям Ли. Он в отеле «Минога». Дом 103, возле транспортной развязки.
– Да, я знаю, где это. И его помню.
– Отлично. Номер 606. Арестуйте его, и все. Не тратьте время на обыск, не переворачивайте все вверх дном. Только принесите сюда все книги, письма, рукописи. Все, что написано или напечатано в типографии или на машинке. Ясно?
– Ясно. Но зачем все это… Книги…
– Просто выполняйте. – Лейтенант повесил трубку.
Хаузер и О’Брайен. Они двадцать лет прослужили в городском Отделе наркотиков. Ветераны, как и я. Я сижу на джанке шестнадцать лет. По здешним меркам они были не так уж и плохи. По крайней мере, О’Брайен. О’Брайен был мошенником, а Хаузер – непокладистым малым. Водевильная парочка. Для Хаузера было обычным делом как следует врезать вам, прежде чем что-то сказать – просто чтобы растопить лед. Потом О’Брайен угощает вас сигаретой «Оулд Гоулдз» – и как только копы могут курить эти «Оулд Гоулдз»?.. – и прибегает к мошенничеству чистейшего полицейского разлива. Парень неплохой, и я не хотел этого делать. Но у меня оставался единственный шанс.
Я как раз перетягивал руку для утреннего укола, когда они вошли, открыв дверь общим ключом. Это особый ключ, который подходит к любой двери, даже если она заперта изнутри и ключ оставлен в замке. Передо мной на столе были пакетик джанка, игла, машина – в Мексике я приобрел привычку пользоваться обычным шприцем и больше не возвращался к пипетке, – спирт, вата и стакан воды.
– Ну и ну! – говорит О’Брайен. – Давненько не видались, а?
– Надевай пиджак, Ли, – говорит Хаузер. Он уже достал револьвер. Он всегда его достает при аресте – для психологического эффекта и для того, чтобы у человека не возникло мысли скинуть улики в унитаз, раковину или в окно.
– Могу я сначала вмазаться, ребята? – спросил я… – Тут осталось полно улик…
Я соображал, как бы мне добраться до чемодана, если они откажут. Чемодан не был заперт, но в руке у Хаузера был револьвер.
– Он хочет уколоться, – сказал Хаузер.
– Ты же знаешь, Билл, что мы не можем этого позволить, – сказал О’Брайен своим ласковым мошенническим голосом, растягивая имя с елейной, вкрадчивой фамильярностью, отвратительной и непристойной.
Само собой, он говорил серьезно.
– А что ты можешь сделать для нас, Билл? – Он посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка оставалась на лице слишком долго, мерзкая и голая, улыбка старого накрашенного извращенца, отражавшая все запретное зло двусмысленных обязанностей О’Брайена.
– Я мог бы сдать вам Марти Стила, – сказал я.
Я знал, что Марти Стил им страшно нужен. Он барыжничал уже пять лет, а они все никак не могли на нем повиснуть. Марти был ветераном, он очень осторожничал с теми, кого обслуживал. Прежде чем взять у человека деньги, он должен был его узнать, и узнать как следует. Никто не может сказать, что когда-либо мотал срок из-за меня. У меня превосходная репутация, но Марти не стал бы меня обслуживать, потому что познакомился со мной не так давно. Вот таким недоверчивым был Марти.
– Марти! – сказал О’Брайен. – Ты что, сможешь на него выйти?
– Ясное дело.
Они что-то заподозрили. Человек не может всю жизнь оставаться копом, не выработав интуиции особого покроя.
– Идет, – сказал наконец Хаузер. – Но лучше бы тебе сдержать слово, Ли.
– Сдержу как миленький. Поверьте, я такие вещи ценю.
Я перетянул руку для укола, пальцы мои дрожали от нетерпения – архетип наркомана.
– Всего лишь старый джанки, ребята, безобидная, дряхлая и трясущаяся джанковая развалина. – Так я это дело изобразил. Как я и рассчитывал, Хаузер отвернулся, когда я начал нащупывать вену. Зрелище не из приятных.
О’Брайен сидел на подлокотнике кресла, курил «Оулд Гоулдз» и мечтательно смотрел в окно – с таким видом только и думать о том, чем бы заняться на пенсии.
Я сразу попал в вену. В шприц ворвался столбик крови, на миг яркий и густой, похожий на красный шнур. Я надавил большим пальцем на поршень и почувствовал, как джанк с трудом продвигается по венам, питая миллионы жаждущих джанка клеток, чтобы придать каждому нерву и каждой мышце силу и расторопность. Они на меня не смотрели. Я наполнил шприц спиртом.
Хаузер жонглировал своим курносым полицейским кольтом и оглядывал комнату. Он мог почуять опасность, как зверь. Левой рукой он толкнул дверь стенного шкафа и заглянул внутрь. У меня засосало под ложечкой. Я подумал: «Если он еще и в чемодан заглянет, мне крышка».
Хаузер резко повернулся ко мне.
– Все, что ли? – проворчал он. – И не вздумай засрать нам мозги насчет Марти.
Слова прозвучали так угрожающе, что это удивило и потрясло его самого.
Я взял шприц, наполненный спиртом, и, повращав иглу, убедился, что она насажена прочно.
– Еще пару секунд, – сказал я.
Я выпустил тонкую струйку спирта и хлестнул ею по его глазам, проведя шприцем из стороны в сторону. Он взревел от боли. Упав на одно колено и пытаясь дотянуться до чемодана, я успел увидеть, как он трет левой рукой глаза, словно срывая невидимую повязку. Я резко открыл чемодан, и моя левая рука сомкнулась на рукоятке пистолета – я правша, но стреляю левой. Сотрясение от выстрела Хаузера я почувствовал раньше, чем услышал выстрел. Пуля вонзилась в стену у меня за спиной. Не вставая, я дважды быстро выстрелил Хаузеру в живот, туда, где жилет задрался, обнажив дюймовую полоску белой рубахи. Мне показалось, он хрюкнул, после чего наклонился вперед и согнулся пополам. Одеревеневшей в панике рукой О’Брайен потянулся к пистолету в наплечной кобуре. Чтобы хорошенько прицелиться, я одной рукой обхватил запястье другой, той, в которой держал пистолет – у этого самовзводного пистолета подпиленный закругленный боек, и потому он рассчитан только на двойное действие, – и выстрелил ему прямо в середину багрового лба, дюйма на два ниже линии серебристых волос. Когда я видел его в последний раз, он уже был седым. Лет пятнадцать назад. Мой первый арест. Его глаза погасли. Он упал с кресла ничком. Мои руки уже сами хватали то, что мне нужно, сметая записные книжки в портфель с текстами, джанком и коробкой патронов. Я сунул пистолет за пояс и, надев на ходу пиджак, вышел в коридор.
Я услышал, как, пыхтя, бегут вверх по лестнице портье с коридорным. Спустившись на лифте самообслуживания, я вышел на улицу через пустой вестибюль.
Был прекрасный день бабьего лета. Я знал, что шансов у меня немного, но любой шанс лучше никакого, лучше, чем стать объектом экспериментов с СТ (6), что бы там эти буквы ни значили.
