– Тихо! – голос Гарина сработал как кнопка паузы, все гаринцы снова замерли – и их синхронность была особенно жуткой. Ли отпустили, она упала на колени и откашливалась, длинно сплевывала на пол.
– Выведите их отсюда.
Их грубо вытолкали на улицу. Спускаясь с крыльца, Таня оступилась, ее тут же схватили за волосы и поволокли по земле, не давая подняться. Их подвели к машине и взяли в круг, вместе с Ильей.
Гарин вышел на крыльцо, минуту стоял молча, облокотившись на перила. Рядом с ним – два мужика с зажженными факелами; и только тут Таня поняла, что уже вечер и сумерки сгущаются.
– И что мне с вами делать теперь? – спросил Гарин.
Никто не ответил. Они стояли возле машины, побитые и окруженные. В подступающих сумерках журчали сверчки.
– И главное, я не понимаю, чего вы добились-то? – Гарин развел руками. – Ну приехали, нахамили. Но маскарад-то к чему? Вы правда думали, что сработает?
В толпе в желтом свете факела Таня увидела мать и поразилась тому, насколько пустым и равнодушным было ее лицо; мать встретила взгляд Тани совершенно стеклянными глазами, так, словно видела ее первый раз в жизни.
– Должен сказать, я растерян. И разочарован. Я пригласил вас к нам из лучших побуждений, я был открыт, потому что так велит наш устав: всегда быть открытым и отзывчивым. А вы, – он показал пальцем на Таню, – вы воспользовались моей добротой. Решили меня обмануть. Обмануть всех нас. Я говорил вам, что у нас свое общество и свои законы. Мы ценим честность и справедливость! – Гарин все повышал голос и вещал с крыльца, раскинув руки, как настоящий проповедник. Ли вспомнила, как сильно в прошлом на нее влиял этот голос. Он действительно был превосходным оратором и умел управлять интонациями, накручивать людей, влиять на них. Своим голосом он превращал банальности в заклинания. Ли слушала его и чувствовала, как люди в белых одеждах проникаются его «священным гневом». – Особенно обидно, – продолжал Гарин, – когда нечестные люди приходят к нам и пытаются нас обмануть. Мы с вами, – я и вы! – мы построили «Чащу» потому, что не хотели мириться с грязью внешнего мира. Не хотели мириться вот с этим – с постоянным обманом. И я прошу вас простить меня, братья мои, это моя вина, я привел на нашу землю людей из внешнего мира, и это была ошибка. Я был слишком наивен, думая, что мы сможем договориться.
Он тяжело и театрально вздохнул, изображая моральные сомнения, словно принимает важное и тяжелое решение, которое вовсе не хотел принимать.
– Но это наша земля и наша община! Разве я не прав? Скажите, я прав? Это наша община!
– Это наша община! – в один голос повторили гаринцы.
– И в нашей общине есть законы и есть правда! И мы будем стоять за правду до конца! И мы не допустим обмана и бесчестья. В нашей общине обман должен быть наказан! Разве я не прав? Скажите, обман должен быть наказан?
– Обман должен быть наказан!! – снова откликнулись гаринцы.
– Я всегда говорил вам, что нет ничего важнее доверия! И нет хуже греха, чем злоупотребление доверием брата своего. Как мы наказываем тех, кто злоупотребляет доверием? Скажите, как мы наказываем лжецов?!
– Лжецов бросаем в яму!!
– Верно. Лжецов мы бросаем в яму, – Гарин четыре раза ударил кулаком по перилам – бум-бум-бум-бум! – Вы знаете, что делать?
И все сектанты одновременно хлопнули в ладоши четыре раза – Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!
– Как мы наказываем лжецов?! – бум-бум-бум-бум!
– Лжецов бросаем в яму!! – откликнулись люди, и в едином их крике был восторг футбольных фанатов на стадионе. И опять – четыре хлопка – Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!
– Как мы наказываем лжецов?! – Гарин кричал так, что на шее и на лбу вздулись вены; он был похож на полководца, который накачивает солдат перед решающим боем. Бум-бум-бум-бум.
– Лжецов бросаем в яму!!
Синхронные удары и хлопки эхом разносились над картофельными полями, и эти четыре такта – бум-бум-бум-бум – отбросили Ли в прошлое, к концертам братьев Волковых, на которых точно такой же ритм вводил всех в состояние болезненного, предобморочного удушья, и в животе, в желудке у нее снова зашевелился холодный крючок, и она зажала уши ладонями, чтобы хоть как-то прервать, остановить накатывающее наваждение.
– И что вы сейчас сделаете?! Скажите мне! Ответьте, что вы сделаете с ними?!
– Лжецов бросаем в яму!
Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!
– Тогда чего вы ждете?
Гаринцы выстроились в два ряда, образуя нечто вроде живого коридора, и стали толкать пленников в спины, чтобы те шли быстрее. Все это очень напоминало какой-то абсурдный военный парад или конкурс строевой подготовки – люди в белых одеждах двигались как единый организм, шагали в такт, и через каждые четыре такта хлопали в ладоши – Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п! – и, скалясь, орали:
– Лжецов бросаем в яму! Лжецов бросаем в яму! Лжецов бросаем в яму!
Яма была недалеко – в пятистах метрах на север, в том самом карьере, к которому Гарин водил Таню в прошлый раз, – это было место для радений. Сектанты подошли к сцене, взошли на настил и подняли деревянный люк – со стороны и не скажешь, что там что-то есть. Двое мужчин крюками подцепили люк и оттащили в сторону. И гаринцы, скандируя, огромным хороводом из сорока человек закружились вокруг ямы. Все это выглядело как веселый, радостный языческий праздник; Илья попытался вырваться, но тут же получил по носу, и двое самых крепких мужиков – те самые, которые оттаскивали люк крюками, – схватили Илью под руки, как пьяного, подтащили к краю и столкнули вниз, в темноту. Ли тоже боролась и даже болевым приемом вывернула руку одному из гаринцев, но остальные тут же накинулись на нее, повалили и стали пинать ногами, а потом, заломив руки, подтащили к яме и скинули. Таня стояла на краю и испуганно озиралась, пока водящие хоровод белые фигуры скандировали и каждое падение праздновали с каким-то бешеным, остервенелым восторгом – точь-в-точь футбольные фанаты, празднующие гол!
– Лжецов бросаем в яму! Лжецов бросаем в яму!
И снова четыре хлопка – Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!
Таню столкнули последней, она упала на спину, было почти не больно – мокрая, жидкая глина на дне смягчила удар; яма была неглубокой – метра четыре вниз и около двух диаметром. Наверху снова заулюлюкали, затем вдруг затихли, и Таня почувствовала на лице и на лбу капли влаги. Она не сразу поняла, что в нее плюют. Гаринцы выстроились на краю ямы и в буквальном смысле оплевывали сидящих на дне пленников. Когда и этот ритуал закончился, люк стал медленно наезжать, скрывая от Тани небо.
Прежде чем люк задвинули, Таня успела увидеть, что в яме был кто-то еще – девушка в грязной робе сидела в углу, поджав колени и обняв их руками.
– С вами все в порядке? – спросила Таня, когда все затихло.
– В порядке? – Илья шмыгал носом. – Мы в яме, Тань, какой на хер порядок? Я, блядь, максимально далеко от порядка.
