— Не верю в сказки, товарищ капитан, — ответил, будто рапортуя. — В суеверия тоже.
— Молодец. А во что веришь? — И, не дав слово вставить, продолжил: — В то же самое, что я. Бутафория, старлей. Запугивание. Враг в тылу не спит. Активизировался. Мало убить человека, он, вишь, под волка работает. Играет, так сказать, на человеческих страхах, суевериях. Ну и на вредном влиянии религии.
— При чем тут религия?
— Левченко, ты же не местный, верно? Я тоже не отсюда. Но за время службы такие маленькие городки или поселки, как хочешь, так и называй, — словом, видел я всякое. Чем дальше от больших городов, где давно и крепко пустила корни советская власть и нет попов, тем сложнее обстановка. Веками, старлей, ве-ка-ми церковники промывали мозги людям. Особенно тут. Чем ближе на запад, к буржуазной когда-то Польше, тем народ затюканнее. Верят, товарищ старший лейтенант, во все на свете. Буржуазные националисты это используют и против нас, и против них.
— Против кого?
— Населения, старлей. Местного населения. Люди пережили страшную оккупацию. Фашисты стреляли, насиловали, жгли, резали. Потом Красная Армия под мудрым руководством товарища Сталина пошла в победное наступление. Что остается делать агентам фашизма и немецким прихвостням, которые сбежали от справедливой кары? Правильно, начинать здесь партизанскую борьбу. А чтобы законная власть в таких вот небольших населенных пунктах не могла полагаться на людей, их нужно деморализовать. Вот это и происходит, старлей!
«Интересно, он сам себе верит?» — подумал Левченко. Ответил тут же — так точно, верит. Ни в коем случае не паясничает. Сомова несло. Но вряд ли от выпитого. Сколько там той водки для закаленного офицерского организма? Нет, вопрос в другом — в какой мере начальник отдела УНКВД прав в своих несколько фантастических допущениях?
Отсюда — насколько он, начальник милиции, со своими знаниями, разделенными только с Антоном Саввичем Нещеретом, готов подыграть Сомову. Поддерживая именно эту версию.
— Пусть так, — произнес осторожно, чувствуя, как от выпитого начинает тихонько шуметь в голове. — Тогда у меня сомнение, товарищ капитан. И серьезное.
Хозяин кабинета, глянув в бутылку, кивнул сам себе и разлил по стаканам остатки водки.
— Ну-ну.
— Почему националисты, или кто там у нас прячется в лесу, напали на троицу бандитов? И вообще, сколько их могло быть? Действовал не один, а как минимум двое. Или мы можем говорить о еще одной вооруженной группе в этих краях?
— Согласен. Именно такого хода мыслей, старлей, я от тебя и ждал. Кричать на вас приходится, чтобы научились думать.
Андрей решил, что будет правильно оставить это без внимания, продолжил:
— Если убитые — бандиты и те, кто убил, тоже бандиты, они вряд ли станут враждовать. Выходит, убили своих. Значит, сознательно или невольно сыграли на руку нам. Что-то тут не так, вам не кажется?
Сомов наморщил лоб, будто только что об этом подумал. Потом взял стакан, качнул призывно:
— Сам поднял вопрос. Инициатива наказуема. Ответишь мне на него, старлей, в кратчайшие сроки. Хер его знает, что у них там между собой вышло и закрутилось. Может, они сообщники. Вдруг планировали нападение на склады вместе. И лесные парни, увидев, что уголовники вляпались, к тому же среди них один раненый, взяли да и порешили лишних свидетелей одним махом. Заодно людей напугать. Но ты же, я надеюсь, сурово предупредил всех, чтобы держали языки за зубами, чтобы лишней паники не сеять?
— Так точно. Инструктаж проведен.
— Еще раз напомни: кто начнет болтать или просто заговорит про оборотня — играет на стороне врага. А следовательно, сам враг народа, потому что распространяет пропаганду. Сейчас военное время. Надо объяснять, что я имею право расстреливать на месте за подобные провокации?
— Не думаю. Вас все сегодня слышали.
— Повторить не помешает, — упрямо настаивал Сомов.
Ожил телефонный аппарат. Капитан взглянул на него так, будто впервые видел, потом одним глотком опустошил стакан, обошел стол, снял трубку:
— Слушаю, Сомов.
Когда чекист переходил к телефону, он заставил Андрея шагнуть в сторону, переместиться к противоположному краю стола. Как заведено, никаких лишних документов на нем при посторонних не раскладывали. Вообще под массивным чернильным прибором, явно трофейным, который остался от предыдущих хозяев, виднелся только один лист бумаги.
Скользнув по нему взглядом, Левченко узнал свой почерк.
— О первых результатах доложу через сутки, товарищ подполковник! — обещал кому-то в карболитовую трубку Сомов. Он стоял при этом спиной к Андрею, опершись задом о стол.
Глаза за что-то зацепились.
Воровато оглянувшись, не собирается ли капитан оборачиваться, Левченко поднял чернильницу.
Кончиками пальцев потянул листок к себе.
— Нет, товарищ подполковник! Георгия Теплова, больше известного как Жора Теплый, по приметам среди мертвых не опознали! — рокотал дальше капитан.
Андрей пробежал глазами знакомый список. Сам его составлял, выполняя распоряжение Сомова. Тот не объяснил для чего. Только велел взять на карандаш всех, кто появился в Сатанове с начала сентября.
Ничего особенного. Обычный сбор данных. Органы НКВД для того и существуют, чтобы проверять такие данные. К тому же занятой Сомов не слишком торопил с выполнением. Андрей, тоже имея более важные дела, дал нужные указания подчиненным. Не первоочередное задание, но сделать нужно.
Получил после список из четырнадцати человек.
Теперь смотрел на него.
Фамилия под восьмым номером была подчеркнута.
Причем дважды.
— Так точно, товарищ подполковник!
Почувствовав, что разговор вот-вот завершится, Левченко пристроил листок как было.
Когда Сомов положил трубку на рычаг и обернулся, Андрей, взяв с него пример, допивал водку.
— Можете быть свободны, товарищ старший лейтенант. Куда сейчас?
— Отрабатывать вашу версию. Наш доктор, наверное, уже изучил раны. Хоть не судебный эксперт, но что-то сказать наверняка сможет.
— Пусть толковое что-то скажет. И давайте, не тяните. Трупы в Каменец нужно отправить. Идентификация, все такое. Указания от начальства позднее придут. Пока работайте в штатном режиме.
Козырнув, Левченко повернулся и вышел.
Не мог объяснить себе, почему его зацепила небольшая деталь.
Фамилию некоего Волкова Игоря Петровича особист подчеркнул сначала раз, тоненько. А потом второй раз, жирно.
Еще и нажал сильно — грифель раскрошил.
Карандаш Сомов тоже у него на глазах вот только что сломал, когда нервы вдруг сдали.
Очень похожая ситуация.
