Нещерет устало отмахнулся:
— Так, мысли. Ничего серьезного.
— И все-таки?
— Глупость, Андрей, глупость.
— Начали уже, Саввич, так давайте дальше. Я же не отцеплюсь от вас теперь.
— Ну разве что. На самом деле ничего особенного. Просто. Жестокого человека часто называют зверем. Если бы животные понимали человеческий язык, такое сравнение вряд ли бы им понравилось. Однако. Вы никогда не думали о возможности обратного процесса?
— То есть? Процесса чего?
Доктор запутывал Левченко все больше. Андрей пытался удержать нить разговора, чтобы вовремя и будто между прочим спросить у Нещерета о том, ради чего пришел. Потому решил слушать терпеливо, ожидая подходящего момента. Понимал: таким, как Антон Саввич, нужно выговориться. Собственно, потому он сблизился со Стефановной — два человека с высшим образованием, которые еще не забыли прежние времена, всегда найдут общие темы.
— Не знаю, объясню ли. Но закончу, сейчас закончу. — Нещерет, топчась на месте, уже развернулся к мертвецам боком. — Эволюция наоборот. Есть такая теория, точнее ряд теорий, изрядно популярных лет двадцать — двадцать пять назад. Дискутировались абсолютные глупости, как по мне. Но все же кому-то стукнуло в голову.
— У вас слишком долгое предисловие, Саввич.
— Боюсь, вы даже после подробного вступления не сразу меня поймете.
— Попробую.
Всякий раз, когда Андрей общался с Нещеретом и с Полиной Стефановной, ему хотелось признаться — не на улице найден. Какой-никакой, а тоже ученых родителей ребенок. Кое-что и от них успел почерпнуть, да и эти самые гены советская власть не отменила своим декретом. Но всякий раз отмалчивался, загонял настоящую натуру подальше, начиная старательно играть типичного солдафона.
— Извольте, — кивнул Нещерет. — Итак, эволюция превратила обезьяну в человека. Раз так, почему человек не может превратиться в обезьяну? Вернуться к первозданному виду, в прямом смысле этого слова. — То ли Андрею показалось, то ли доктор, пустившись в объяснения, немного оживился. — Речь идет, конечно же, не про буквальное превращение. Вот мужчина — и вот он уже лезет на дерево, заросший шерстью. Нет. Но животного, Андрей, буквально в каждом человеке значительно больше, чем нам с вами хотелось бы знать и верить. Инстинкты можно разжечь искусственно. Важно представлять, как это делается. Чтобы не потерять мужчину или женщину — и в то же время пробудить в нем или ней другие, давно забытые качества. Бред, правда? Вы же так думаете, вижу.
— Честно? Полная ерунда. Неужели подобное кого-то всерьез заботило?
— Можете не верить — были рядом со мной во времена молодости и такие личности. Если коротко, то идея утопичная и благородная одновременно. Человек, возрождая в себе подавленного, но не совсем утраченного зверя, обогащает себя новыми чертами и, главное, качествами. Разве не интересно — открыть в себе что-то новое, необычное, неизвестное? Как думаете?
— Не знаю. — Андрей говорил честно. — Тем более не понимаю, почему вы вдруг завелись.
— Потому что наше с вами открытие сложно истолковать иначе, чем упоминанием о глупостях, с которыми носились в молодости. Хищник, наделенный интеллектом, человеческим интеллектом… Я воспринимаю результат его охоты вот так. Выследить, подстеречь одну жертву, а потом молниеносно расправиться с троицей. Причем двое — взрослые, сильные и вряд ли пугливые мужчины… Согласитесь, нужны не только острые зубы, крепкие когти и стремительность движений. Вот этим существом, как бы мы с вами ни договорились его дразнить, руководил интеллект. Или что-то такое… похожее на интеллект. Потому я закончу: вы правы, Андрей.
— О! В чем, интересно?
— Эти мертвые тела уже не прольют нам с вами дополнительного света на процесс определения природы того, кто их загрыз. Достаточно знать, что никого другого тут нет. Никаких буржуазных националистов, которые прикидываются оборотнями, как утверждает наш бдительный товарищ Сомов. Каждая следующая жертва не приблизит вас к разгадке этой удивительной и страшной природы. Понять ее нужно иначе.
— Как?
— У меня нет готовых ответов, Андрей. Просто, раскусив настоящую природу убийцы, вы или мы с вами скорее приблизимся к хищнику. Ее не обнаружишь, если вызвать сюда роту автоматчиков и приказать им прочесывать лес.
— Согласен. Все, на что способен, лесной зверь сделал. Остается вычислить и попробовать действовать на опережение, как говорят в войсках.
— Видите, договорились. Для этого нужно спать, товарищ Левченко. Есть спирт, на сон грядущий…
— Не тут. И вообще… не теперь. Хочется ясного ума. Но ваш рецепт сна, доктор, абсолютно принимается. Попрошу у Стефановны самогона. Даже интеллигентные женщины сегодня имеют дома этот бальзам.
— Заменитель денег, разве не знали? Обменять что-то полезное на самогонку, получить какую-то услугу — ныне это норма для всех, Андрей.
— Пойду попрошу граммов двести. Рецепт выпишете? — Левченко заговорщицки подмигнул, ответа не дождался, шагнул к выходу, вдруг остановился: — Знаете, вы тут говорили мне, Саввич, о зверях и о людях… Оно-то имеет право на жизнь. Только у нашего товарища Сомова, как вы верно подметили, собственное мнение. Считает его единственно правильным, пишет докладные начальству и собирается активно действовать.
Лицо Нещерета отразило тревогу.
— Вы о чем?
— Так про националистические же банды. Те же самые, которые убили моего предшественника, помните эту историю? Сомов свято верит, что в Сатанове или все их сообщники, или через одного.
— Вы шутите, правда?
— Нет, к сожалению. Все очень серьезно. Говорю потому, что за себя можете не переживать. И за Полину Стефановну тоже. Вы у него вне подозрений. Товарищ капитан все к новым людям присматривается. Знаете, например, сторожа из Дома культуры?
Теперь доктор удивился:
— Погодите, погодите… Такой бородатый… Живет отшельником. Если бы не приходил ко мне, я бы подумал — немой. А так я же с ним говорил. Послушайте, у товарища Сомова совсем крыша протекла?
Иллюстрируя свои слова, Нещерет легонько стукнул себя согнутым пальцем по лбу.
— Ему такого не говорите.
— Не собираюсь. Но рискну в случае чего, не удержусь. У меня нет иллюзий, извините. Я же вам могу о подобных вещах говорить?
— Можете смело. Только от наших откровенных разговоров в морге ничего не поменяется. Потому меня и тревожит не столько сам хищник-убийца, сколько активность Сомова. Ему наука до лампочки, ваши теории он в гробу видел. Начнет сейчас дергать людей одного за другим — напугает больше, чем оборотень. Того хоть не видно. А государственная безопасность — вот она, не спит, бдит…
— …выявляет, карает по закону военного времени, — подхватил Нещерет. — Чтобы держать граждан, так сказать, в тонусе. Откуда вы про того бородатого знаете?
