— Я для примера. — Теперь Андрей говорил как можно равнодушнее. — Не только он в зоне особого внимания. Сомов просил данные на кучу народу, он в списке. Вспомнил так, к слову. А кстати, вам он не казался подозрительным?
— В наше время люди могут подозревать друг друга, — отмахнулся доктор. — Кстати, этот Волков не выглядит подозрительно, если уж спрашиваете. Хотя, — тут он встрепенулся, — это с какой стороны оценивать.
— То есть?
— Чисто теоретически напасть на кого-то и убить он способен. Если возьмет пистолет, подстережет жертву и выстрелит с близкого расстояния. Не скажу, что он совсем уж слаб физически. Однако я всегда готов возразить Сомову, чем бы мне это ни грозило: вот так запросто убрать в темном лесу сразу троих — это не про таких, как Волков.
— Интересно. Сможете доказать?
— Говорю же — приходил ко мне. Жаловался: живот болит. Сами понимаете, полноценного обследования я ему устроить не могу. Но я видел немало, Андрей. Осмотрел его и скажу вам: человек имеет все признаки недоедания.
— Вы сейчас нормально питаетесь?
— Мы все ограничиваем себя в пище, — согласился Нещерет. — Но голодный, тот, кто давно или своевременно не ел, с медицинской точки зрения существенно отличается от того, для кого было нормой отвратительное питание. Даже систематическое, злостное недополучение не просто калорий, а элементарного продуктового пайка.
— Гм, интересно. И в чем же это проявляется?
— Хотя бы эти жалобы Волкова на боли в животе! Еще и на фоне заметного снижения массы тела. Он не похудел, Андрей. Он истощился. Но я закончу. — Доктор снова заметно увлекся. — Значит, на животе просматриваются отеки. Обмолвился — руки мерзнут, особенно пальцы, вот здесь, кончики, — доктор показал на себе. — Выглядит не столько больным, сколько хронически уставшим. И этот симптом тоже не следует приписывать солдатам. Вы же воевали. Прекрасно знаете: иногда хватает двух-трех часов крепкого сна, чтобы восстановить силы. К полевым условиям приспосабливаешься, а у Волкова усталость, не побоюсь диагноза, хроническая. Совсем иной природы. Наконец, заеды в уголках рта. Не свежие, струпики остались. Похоже, то проходят, то снова появляются, желудочно-кишечный тракт подвергся изменениям. Лечить все это можно и нужно. Только где я ему санаторий возьму?.. И раз уже о нем заговорили, — он настороженно огляделся, будто тут кто-то и правда мог их подслушивать, — я тогда подумал и забыл. А теперь вспомнил. Нате вам мой вывод. Не знаю, с какого он там фронта, где воевал. Но в тюрьме или в лагере пробыл довольно продолжительное время.
Левченко перестал скрывать интерес к персоне Волкова. — Заключенный?
— Мог попасть в плен, — кивнул Нещерет. — Не мне вам рассказывать, как наша с вами власть относится к военнопленным. Предатели родины, не иначе. Да и тут, на освобожденных территориях, органы активно ищут колаборантов. Работал завхозом при бургомистре — все, предатель. Суд, приговор, наказание. Стирала исподнее немецким офицерам, чтобы дети с голоду не померли? Предательница, без вопросов. Может, к исправительным работам и не приговорят, но в Сибирь переселят. Ничего, что я так разговорился?
— Со мной можно.
— Знаю, Андрей. Потому и позволяю себе. Итак, есть у меня подозрение — побывал-таки этот Волков в немецком плену. Сбежал. Не дурак, знает наверняка, что делают с теми, кто побывал в плену. Хитрым способом вернулся в войска или вообще оказался в госпитале. Дальше понятно. Видите, как мы с вами сейчас преступника вычислили!
— Но к нападению хищника Волков же не имеет отношения?
— К чему угодно, Андрей, только не к этому. Начнет проверять его товарищ Сомов, и кто знает, что там выплывет. Встревожили вы меня, встревожили…
Теперь из разговора надо выходить.
— Может, вы накручиваете себя. — Левченко попробовал успокоить доктора. — Это всего один человек. Сомов такой, он каждого проверять будет. Волков, которого я случайно вспомнил чисто для примера, не единственный, кто у него на карандаше. Захочет — половину Сатанова посадит за связь с националистическими бандами.
— Вот так вбил себе в голову?
— Ничего не поделаешь.
— Андрей, — доктор замялся, — понимаю, не очень уместная просьба… Раз заговорили… Может, вы бы предупредили хотя бы Волкова этого?
— Что я ему скажу? Вами, уважаемый, интересуются органы НКВД? Саввич, если ваши предположения верны, он сделает ноги еще до завтрашнего вечера. А Сомов сразу же выкрутит из этого соответствующие выводы. Нет, лучше не вмешиваться. Попробуем в который раз поверить в здравый смысл.
— В здравый смысл чекиста? — Нещерет грустно улыбнулся. — Верно, как же я забыл. Мы все ежедневно в это верим.
Уже выйдя из морга, оседлав мотоцикл, приехав домой, улегшись наконец спать, таки приняв перед этим самогона и даже засыпая, Андрей Левченко все прокручивал фразу, сказанную пожилым доктором на прощание.
Верим, произнес доктор.
Каждый день убеждаем себя: органы справедливы. А их работники мыслят здраво, рассудительно.
И значит, сегодня за нами еще не придут.
Пережить бы следующий день с верой в это.
4
Открыв глаза, Виктор Сомов почувствовал тепло в районе затылка.
Убрав руки, на которых примостилась голова, взялся за краешек стола. Легонько оттолкнулся, выпрямился — и, уже сидя ровно на стуле, смотрел на свет настольной лампы. Которую забыл выключить, пристраиваясь спать на рабочем месте. Окна кабинета были старательно завешаны, правил светомаскировки капитан не нарушал. Наручные часы показывали только начало третьего ночи, значит, сон морил его каких-то пару часов.
Даже немного меньше. Левченко ушел еще до полуночи. Потом Сомов закрылся, вытащил вторую бутылку. Начал пить сам, как привык в последнее время. Посидев в клубах табачного дыма, собрался было идти домой, но остановился, передумал. Вернулся за стол, склонил голову на руки, закрыл глаза.
Дома его никто не ждет. А если и ждут, то не так радостно, как мечталось. Виктор не считал себя таким уж заядлым выпивохой. Хотя бороться с внутренним врагом и оставаться при этом трезвым тоже не получалось. Увлекся сверх меры уже тут, в Сатанове, когда внезапно пришло понимание: Лариса считает себя не женой, а его пленницей. Сказочной красавицей, которую держит в плену отвратительное уродливое чудовище, трехголовый дракон или брутальный великан. Женщина, за которую упрямо боролся еще со школы, наконец с ним. Но радости почему-то нет. Лара сдалась, признав победную силу Сомова, — но не покорилась.
Это открытие цепляло и обижало больше всего. Виктор знал все свои недостатки. Отдавал себе отчет, что далеко не идеален, не розовая или голубая мечта женщин. Тем не менее он не хотел ломать Ларису. Искренне считая, что она должна быть с ним, Сомов даже согласился с собственным выводом: о сильных чувствах к ней не идет речь. Он их просто не имел или перестал испытывать. В то же время азарт остался. Предлагая жене давнего врага выбор без выбора, Виктор праздновал победу над Игорем Вовком. Ту самую победу, которую у него отобрали давно, еще когда они враждовали подростками. Пообещав себе отомстить и положив на этот алтарь часть жизни, Сомов довел дело до конца.
