— Взрослый, — подтвердила Лариса, включаясь. — Для моего Юры пример. Вроде и разница в возрасте небольшая, а будто старший брат.
— Обалдуй, — вынесла вердикт сыну Липская, провожая взглядом пацанов, которые тащили щенка в хату, держа за передние лапы, чтобы тот пробовал идти на задних. — Боря, не мучьте того Серка! Вы его мне еще курить поучите!
— Неужто учили?
Удивление Андрея было искренним, хотя он понимал: речь сейчас совсем не о том. Да и Ларисины глаза ему это подсказывали. Взгляд тревожный, но, вопреки ожиданиям, не отражал страха, неуверенности в себе или смеси этих двух чувств. Хотя должен был бы, как-никак эта молодая женщина несколько часов назад стала вдовой. Левченко не знал, какие там у них были отношения с покойным Сомовым дома, и, честно, совсем не желал совать нос в чужую супружескую жизнь. Но он и ранее чувствовал прохладу в ее голосе, когда упоминала мужа в его присутствии.
Всякое бывает. Первый муж сидит — для нынешних времен это не невидаль и не новость, скорее данность. Однако Лариса могла грустить хоть бы для виду. Впрочем, вполне возможно, молодая вдова не пришла в себя от шока. В конце концов, к ежедневным смертям в стране привыкли, как бы печально это ни звучало.
Но взгляд Катерины привлек больше внимания. В нем Андрей прочитал недоверие к себе. И если Сомова играть чувства не умела, то Липская уверенно исполняла перед ним и для него одной ей понятный спектакль. Что подтверждало подозрения: точно так же живет двойной жизнью. И женщине этой есть что скрывать. Причем не только от него, начальника милиции. Ее гостья тоже вряд ли допущена к тайнам.
— Нечего было делать, — кивнула между тем Катя. — Не знают, как того щенка приручать. Это все мой разбойник. Ларисин культурный, городской. Не стукнет в голову стянуть у сторожа махорку, как этому артисту!
— Ма-а-ам! — протянул от порога Борька, для чьих ушей все это говорилось.
— Не мамкай мне! Еще спасибо скажешь за школу, прогульщик.
— Так сама ж, ма-а-ам!
— Воды наносишь и картошки наваришь! В мундирах!
— Вместе с Юрой, — вставила Лариса. — Давай, сын, давай, не ленись. Впрягайся, как говорят. Слушайся тетю Катю. Теперь у нее в хате двое мужчин, так что нам будет вдвое легче.
Вместо ответа Юра неловко козырнул, приложил руку к перешитой под его голову солдатской пилотке. Точно такой же, как и у Бори. Этот примостил свою на манер Наполеона и время от времени поправлял. Потому что горизонтально убор плохо держался на коротко стриженной, чтобы не завелись вши, мальчишеской голове.
Левченко не мог объяснить себе, почему отметил: красных звезд впереди не было ни на одной.
— Так что там с махоркой? — спросил Андрей, когда пацаны вместе с четвероногим другом наконец исчезли в доме.
— Ничего особенного. Скрутили цигарку из обрывка газеты. Мой умник раскурил, потом Юре ткнул. А тогда решил Серка оскоромить. Нос животному обжег. Хорошо хоть я увидела. — Катерина вздохнула. — Беда с ними.
— Без них тоже, — добавила Лариса.
— Да и кругом беда. — Липская снова вздохнула. — Вы по чью душу, товарищ начальник?
— Почему сразу по душу…
Левченко не ожидал встретить тут вдову Сомова. Но вместе с тем сложилось достаточно удачно — ведь по пути к Катерине так и не придумал повода для визита. Если его подозрения имеют основания и вполне реальны, появление начальника милиции без весомой причины может насторожить эту таинственную женщину. Но присутствие Ларисы стало неожиданно уместным.
— Я искал вас, — Андрей повернулся к Сомовой. — Извините, должен был с самого начала. Примите соболезнования, все такое. Возможно, какая-то помощь.
— Ничего вы не должны для меня делать, — отмахнулась Лариса. — За соболезнования спасибо. Так понимаю, у вас своих дел по горло. Мой… — Или Левченко показалось, или слово «муж» на самом деле застряло у нее в горле, как косточка. — Словом… Виктор… Капитан Сомов… подбросил всем еще хлопот даже своей смертью… гибелью… Разве нет?
— Но я не считал и дальше не воспринимаю вас, Лара, совсем уж чужой. Мы будто друзья. Городок маленький, Полина Стефановна уже все знает, глаза выплакала с самого утра…
— Нет.
Красноречие Андрея внезапно усохло.
— То есть — «нет»?
— Наша очаровательная Полина Стефановна вряд ли могла выплакать глаза за моим убитым мужем, — спокойно объяснила Лариса. — Для меня, Андрей, вы тоже не чужой, я доверяю вам. Кате же верю еще больше. Так что ничем не буду рисковать, когда скажу: ваша милая хозяйка, товарищ старший лейтенант, капитана Сомова терпеть не могла. Она, — кивок в сторону Липской, — точно так же. В Сатанове начальник отдела НКВД вообще был не сильно уважаемой особой. И не только в Сатанове. И не только персонально к капитану Сомову подобное отношение. На милицию тоже косо поглядывают, на военных. Замечали?
— Нет, — соврал Левченко.
— Вам и не положено, — Лариса улыбнулась уголком рта. — Потому что вы, Андрей, видите своей обязанностью утешить меня, успокоить, формально поддержать — договоримся, что эту миссию вы уже выполнили. Ведь тот, кто давно пугает всех вокруг, нынче ночью сделал полезное дело. Для меня, для сына моего, для Кати. Для всех. Вы не имеете права меня слушать?
Липская все время молчала. Даже отошла на шаг, чтобы не стоять рядом. Но Левченко почувствовал на себе пронзительный взгляд: вдова тоже ожидала от него прямого ответа. Видно, ей хотелось узнать, как нужно относиться к начальнику милиции. И вывод сделать, услышав, что тот скажет.
— Вы вольны воспринимать гибель капитана Сомова так, как считаете нужным. Вы же его жена… были, во всяком случае…
— Теперь у меня совсем другой, как говорят, статус. Андрей, вы даже на сотую часть не можете представить себе, насколько легче мне стало дышать. Мне жаль Виктора Сомова, по-человечески жаль. Знаете почему? Потому что вы придумали мокрые глаза Стефановны. Видите, я тоже не скорбящая вдова. По нем никто не заплачет, никогда. По крайней мере, среди тех, кого знаю я. И с кем наверняка знакомы вы. Нельзя так.
— Как? Вы о чем?
— Это печально и неправильно, когда по человеку, умершему скоропостижно среди глухой ночи, некому уронить слезу. Его не похоронят. То есть не будет при этом тех, кто искренне грустит. Закопают в землю, так будет выглядеть процедура. С почестями, возможно, дадут салют. Над ямой насыплют земляной холмик и скоро забудут. Если вспомнят, то снова ради лжи.
— Почему?
— Потому, Андрей. Вспомнив смерть Виктора Сомова, другие скажут неправду про его героическую гибель на боевом посту. Потому что иначе, чем геройски, офицер НКВД, особенно во время войны, полечь не может. Будут лгать себе, будут лгать людям — и будут знать об этом. Вот почему прошу не успокаивать, потому что отныне мы с Юрой — свободные люди. Настолько, насколько можно чувствовать себя свободными в наше время. Арестуете за вольнодумство?
