– Пойду схожу за нашей леди. Негоже ей оставаться одной, если что-то случится.
– Тебе не кажется, что там ей безопаснее, чем здесь?
– Когда на палубу полезут чудовища, кого, по-вашему, я буду кидать им в пасть? Вас или ее? – Было непонятно, шутит сойка или говорит серьезно. Она понизила голос, наклонившись над ними: – Да-да. Правильный ответ – этих жуликов, но чудовища порой попадаются такие, что жуликами не наедаются, и тогда им требуются прекрасные девы. На десерт.
Она ушла, стуча ботинками. Тэо еще раз с тревогой спросил у Шерон:
– Как тебе помочь?
Та провела языком по сухим губам, ощущая, что каждый позвонок ноет от пронизывающей боли, желудок скручивает острой резью и во рту скапливается кислый вкус, словно вот-вот начнется рвота. Закрыла глаза, сложив руки на коленях, постаралась дышать глубоко, втягивая холодный влажный воздух сквозь стиснутые зубы.
Шерон знала, как ей можно помочь. Попросить у Лавиани браслет. Он даст ей способ справиться с болью, с ее страшным голодом и страхом перед ощущением, будто теряет контроль над даром, который словно норовистый боевой конь, почувствовав слабость неопытного седока, вот-вот сбросит его с седла и забьет копытами.
Но она знала и цену за то, что на левом запястье вновь окажется холодное темное серебро. Чужой голос, шепчущий ей, дарящий непередаваемую силу, от которой кажется, что разорвет на части. А потом, когда браслет покидал запястье, оставляя на нем кровоточащий рубец, приходила пустота. Словно указывающую ослепили. Оглушили. Лишили всех чувств, эмоций, цветов, запахов и вкусов. Сделали совершенно беспомощной, превратили в жалкую неумеху, готовую расплакаться от жалости.
Жалости к себе.
Гадкое чувство. Слезливое и беспомощное. Недостойное ее.
Она знала, что рано или поздно придется выбрать – владеть браслетом или же забыть о нем, похоронить в каком-нибудь далеком урочище, да хотя бы даже и здесь. И с радостью бы сделала это прямо сейчас, если бы не Мильвио. Он привел ее в Эльват только ради этой вещи. И нельзя отказываться от нее лишь потому, что Шерон из-за нее плохо. Нет. Это неправильно. Слишком много людей погибло с тех пор, как указывающая в первый раз увидела Поля Мертвых. Отвернуться от древнего артефакта тзамас – значит признать, что все их жизни ничего не стоили, а смерть напрасна.
Впрочем… бывает ли так, чтобы смерть вообще становилась не напрасной? Сколькие умерли в Нимаде? В море, как ее муж; в пути между деревнями во время вьюги; от тварей на вересковых пустошах; от волчьих зубов заблудившихся? Все это было еще до того, как она собралась на Талорис, где пробудилась иная сторона ее силы. А потом долгое путешествие сперва на восток, затем на юг и вот теперь – на запад. И людей гибло вокруг нее не меньше, чем в родном городе, а даже больше.
Хороших и плохих. Но их были уже не единицы и не десятки. Возможно, сотни. И Шерон подозревала, что дальше все будет хуже.
Тысячи.
Маленькие мотыльки, невесомые, падают на стекло один за другим. Бесконечно.
Когда же стекло лопнет… Что будет с ней? А с теми, кто идет рядом, доверяет ей и стали ее семьей?
А Найли? Что будет с девочкой, оставшейся так далеко? В городе Скованного.
У нее не было ответов на все вопросы, что проносились в голове, и от этого затошнило еще сильнее. Поднялась паника, такая, что те, кто спал под толщей воды и гнилого ила, в самом сердце топи, забывшей, что такое быть морем, слабо зашевелились.
И она сразу же взяла себя в руки. Одним резким волевым приказом, а затем укусила внутреннюю часть щеки, почувствовала вкус крови и выдавила бледную улыбку:
– Уже лучше. Спасибо.
– Вэйрэн жил тысячи лет назад. За такое время даже костей не остается.
– И вместе с тем они в воде. Под нами. И их столько, что мне страшно. Быть может, это болото хранит их плоть, а может, проклятье Шестерых или магия. Расскажи мне что-нибудь. Я должна отвлечься от их зова. Расскажи о сулла.
– И снова у меня только догадки. Я не знаю, хотя вижу их суть. Эти существа как уины.
– Уины? – удивилась Шерон. Она не видела ничего общего с тварями моря Мертвецов, холодными, состоящими из воды и соли, водорослей и приливов, и чудовищами пустыни, что были лишь пылью, песком, саранчой да жестокосердным ветром.
Впрочем, общее конечно же имелось. И те и другие – грани зла. Одни топили рыбаков, другие убивали всех, кого застал ирифи, и принимали облики мертвых.
Смерть имеет много образов.
– Да. Они как уины, – повторил Тэо. – Тяжело объяснить, но передо мной словно… брат и сестра. У них одни родители.
Глаза у Шерон расширились:
– Асторэ.
– Уины помнят мою кровь, ты сама видела. Сулла же… они как собаки, забывшие хозяев, прошлое, когда пришел Катаклизм. Они одичали, но до сих пор выполняют старый приказ.
– Какой?
На лбу акробата пролегла глубокая складка:
– Их поставили сторожить дорогу на ту сторону. И они приходят, если кто-то пытается открыть дверь туда или… не знаю. Совместить два мира? Забрать запретную магию?
– В Даирате Бланка распахнула врата.
– Помню. Ты рассказала. Они приходили за ней. За всеми, кого могут убить. Хорошо, что теперь они далеко.
Шерон с сомнением закусила губу. Не факт, что это так. Кариф далеко, но что, если Бланка вновь коснется статуэтки, как делала это прежде? Является ли море и другая земля препятствием для тех, кто приходит с ветром?
Контрабандист, выбиравший из воды лот и кидавший его обратно, продолжал кричать капитану через равные промежутки времени:
– Пять!.. Пять! Четыре!.. Семь!.. Шесть!.. Восемь!..
Шерон перестала прислушиваться к нему, все равно не понимая системы мер, используемых моряками Карифа, и обратила внимание, лишь когда раздался визгливый, полный паники крик:
– Два! Два!!!
Капитан что-то гаркнул парусной обслуге, резко перекладывая штурвал в сторону, а затем старый корабль вздрогнул, раздался скрежет, удар, крен – и Шерон почувствовала, что палуба уходит у нее из-под ног, и через мгновение что есть силы ударилась о холодную, зеркальную воду.
Она падала.
…между мирами…
Наверху серебром волновалось небо, сжималось, распрямлялось, мерцало… дышало, как живое, а внизу текла серая полоса дыма. Широкая, скрывавшая землю, то и дело выстреливавшая вверх сизые щупальца. Они оплели лодыжки Шерон, жадно потянули сквозь толщу вязкого влажного воздуха, холодившего кожу.
Нет, не воздуха.
Воды.
Указывающая не успела испугаться или что-то сделать. Лишь смотрела, как ее ноги теперь сжимают черные пальцы. Сжимают до боли. До синяков. Крепко.
