– Дурное место.
Пятнистый ничего не сказал. Во-первых, был согласен. Во-вторых, не хотел, издавать хоть какие-то звуки. Мало ли… кто или что их услышит.
За дверью раздался шорох, и они не сговариваясь отпрянули в разные стороны, прижались к стене, но это оказалась сойка.
– Жди здесь, – тихо прошептала она Клоту. – Ты. За мной.
Пелл, кляня удачу, шагнул в темный зев коридора и резко схватил ее за плечо.
– Дай мне время, женщина! – Он старался говорить едва слышно. – Я даже рук своих не вижу.
Она зло скрипнула зубами, досадуя на эту помеху, но дождалась, когда его глаза привыкнут к мраку, все это время слушая, что происходит в доме. Однако те, кто сейчас находились в нем, затаились, словно мыши, в нору которых пробралась очень опасная куница.
Наконец перед Пеллом проступили очертания холла и стена справа. Он легко стукнул сойку по плечу, говоря тем самым, что они могут идти. Холл, коридор, несколько больших комнат, совершенно пустых, лестница, кладовки, кухня.
Пусто. Везде пусто. Никаких следов пребывания людей. Никакой мебели. Никаких вещей. Не было ни свечей, ни дров. Пятнистый готов был положить голову на плаху, что печь не топили уже очень давно и никто не разжигал очагов и каминов не только сегодня, хотя в Пубире и наступила зима, пускай она и была всегда довольно теплой для этой части материка.
Наверху, прямо над ними, что-то упало, заставив незваных гостей остановиться, но звук больше не повторился. Сойка направилась к лестнице, и Пелл, потея и подозревая неприятности, нехотя поплелся за ней.
Хоть бы пронесло. Если здесь чудовище, то пусть оно схватит эту дурную бабу, утащит на ту сторону, лишь бы его не заметило.
Наверху пахло сыростью и старым, гниющим деревом, а еще капала вода. Непонятно откуда, но это «кап-кап-кап» выводило из себя и… пугало. Пятнистый подумал, что он за пять лет столько не боялся, как за десяток минут, проведенных в доме, имевшем самую дурную славу в Пубире.
Он не увидел, но почувствовал движение за спиной, так, что по коже пробежал холодок от легкого ветра. Шарлотта среагировала мгновенно: ловко проскользнула мимо бандита и прежде, чем он успел опомниться, бесшумно скрылась в поперечном коридоре, оставив Пелла наедине с тьмой.
– Проклятье! – не сдержавшись, произнес он, мучительно размышляя, что делать дальше.
Ему совершенно не улыбалось бродить во мраке в одиночестве. Без сойки он ощутил себя маленьким слепым зверьком, который, куда бы ни пошел, в любом случае забредет в разверзнутую зубастую пасть притаившегося чудовища.
Пелл много времени провел на улицах и знал, как выжить. Поэтому послал все к шауттам, решив выбираться. В сад, к Клоту. А если у него потом спросят, почему он не последовал за сойкой, он что-нибудь наплетет.
Услышал шорох, пошел проверить. Погнался за другим и… оказался в саду. С кем не бывает? Только подальше от этой жуткой хибары, в которой могла жить только психованная Лавиани.
Вниз! Но сперва убрать меч. Эта проклятая железка хороша во время рубки на свободном пространстве, но здесь любой неловкий взмах – и она скорее врежется в стенку, чем в чужую плоть. Тут куда лучше подойдет кое-что другое.
Он потянулся за спину, туда, где на поясе висел отличный, чуть широковатый соланкский нож, но его пальцы хватанули лишь пустоту. В ножнах ничего.
Абсолютно ничего.
За несколько мгновений Пятнистый перебрал в голове несколько вариантов, и ни один ему не понравился. Нет. Он не мог выронить оружие. А значит…
Что-то холодное, словно льдинка, острое, как осиное жало, слабо, но решительно кольнуло его прямо под затылком, и Пелл замер, осторожно отодвинув руку от меча. Тот, кто стоял за спиной, ничего не говорил и не собирался убивать сразу, иначе бы уже сделал это. Всего-то надо надавить сильнее – и нож войдет прямо под основание черепа. Даже не успеешь осознать, что мертв.
Его толкнули в плечо, направляя туда, где совсем недавно скрылась Шарлотта. Пятнистому показалось, что от незнакомца пахнет слабым тлением, застарелой мертвечиной… так слабо, что сперва и не поймешь, отчего так мерзко.
Громила шел, стараясь не торопиться и не давать повода прикончить себя, и холодное маленькое жало ни на мгновение не ослабляло давления. Сторонники Вэйрэна не безобидные овечки.
Пока прошли коридор, рубашка и жилет Пелла насквозь пропитались потом. Комната, в которой они очутились, казалась бесконечной, он не видел стен и решил, что это зал. Такой же пустой и заброшенный, как и все остальные помещения.
– Лучше тебе его отпустить, – раздался из темноты негромкий голос Шарлотты, в котором явственно слышалась угроза.
– Он так ценен? – Тот, кто удерживал жизнь Пятнистого на кончике ножа, сказал первые слова, и его голос сильно удивил бывшего каторжника.
Странный. Тонкий. Высокий. Почти женственный.
– Сегу? – недоверчиво спросила сойка.
– Ну… почти, – рассмеялся тот, но нож от затылка Пелла не убрал.
– Какого шаутта?! Где тебя носило все эти месяцы?! Где Клеро с этим жирным скользким ублюдком? Где Шрев?!
– Гораздо ближе, чем тебе кажется, – раздался новый голос из мрака.
– Вы. Оба. Что изображено у меня на спине?! – внезапно спросила Шарлотта.
– Легкий вопрос, – ответил Шрев. – Лисьи хвосты.
Сегу негромко рассмеялся за спиной Пелла, и острое жало осы наконец-то перестало касаться его шеи.
Глава 2
…Птичьи перья
Память ненадежна и зыбка, точно облака на небе. Стоит подуть слабому ветру, и они двинутся прочь, изменят форму или вовсе рассеются. То же самое с нашей памятью. Что мы помнили – уходит. И через десятки лет на прошлом лишь мутная пленка, словно на старом зеркале. Не разобрать отражение.
Но я помню. Помню. Мне говорили об этом, пускай все остальные уже забыли. Легенда, что когда-то была реальностью. Континент содрогался от боли. Он пришел раненый, едва живой, пахнущий гарью, кровью и смертью. Его братья и сестры, те, кто не вступил в войну на стороне Тиона или Скованного, последние из великих рыцарей-таувинов, устремились в Пустынь, чтобы сразиться с шауттами и умереть. Он же, устав от войны, отправился на юг, принеся дар в старую столицу королей, отдал свои знания, силу и опыт людям, что не заслуживали доверия. Он учил их, зная, как они используют его способности. И когда спросили его имя, таувин указал на свой щит. Сказал, что имена мертвы с приходом Катаклизма. И теперь он лишь птица. Сойка.
Так и повелось.
«Забытые легенды Пубира. Том 2»
В рассветном свете, нежно-коралловом и удивительно мягком, Перст казался вырубленным из розовой пушистой пены. Он высился над гаванью совершенно нереальный, словно впитал в себя каждый луч молодого солнца.
