Указывающая поняла, что контрабандист говорит об Ариле.
Они не сговариваясь кинулись к каменным бесформенным глыбам, перегородившим зал, прижимаясь к ним, надеясь стать как можно незаметнее.
Неизвестный вышел из сизой взвеси от разбитого камня, все еще висевшей в воздухе, и остановился на появившемся здесь возвышении, медленно оглядываясь по сторонам. Рыцарь в черных латах, со шлемом, в который пришелся удар, вмявший внутрь забрало, опирался на массивную ребристую дубину.
Он словно бы прислушивался, поворачивая голову то влево, то вправо. Так близко от них, что Шерон видела, как дождевые капли разбиваются о нагрудник, стекают вниз.
А еще она видела синий свет из смотровых щелей. И ощущала тьму в нем. И смерть, которая топталась за ним, но не решалась забрать то, что давно ей принадлежало.
Она не сразу поняла, что с Бланкой. Та дышала быстро и часто, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, ее лицо стало мокрым от пота, еще бледнее, чем обычно.
Шерон прочла по губам:
– Не могу дышать.
Она сразу сообразила, в чем дело, когда увидела, что правая рука госпожи Эрбет погружена в сумку и понятно чего касается. Покосилась на Халеза, но тот неотрывно наблюдал за странным рыцарем… и с трудом смогла разжать сведенные судорогой пальцы Бланки.
Статуэтка была ледяной, настолько холодной, что Шерон едва не прилипла к ней ставшей влажной ладонью.
Да что тут происходит?!
Лавиани не понадобилось много времени, чтобы понять, что против искари она всего лишь мелкая тявкающая собачонка. Жалкие ножки, жалкие зубки. И никакого умишка, раз решила сражаться с этим… с этой!
Сойка много лет не чувствовала себя настолько неопытной девчонкой. Жалким любителем. Бесполезной старой вороной.
Да нет. Не вороной.
Курицей. Вот кто она такая.
Ее четыре татуировки против… скольких? Сколько их было у этой твари с кривым мечом? Которая холодно, методично и совершенно равнодушно гоняла сойку из зала в зал. По коридорам и галереям.
Лавиани не была дурой и прекрасно понимала, что происходит. Искари могла бы убить ее уже десятки раз, но ей доставляло удовольствие наслаждаться чужой беспомощностью. Возможно, в силу темного характера, а быть может, из-за того, что женщина проигнорировала приветствие и вызов на поединок.
Она потратила три из четырех оставшихся рисунков, чтобы уцелеть или увернуться. Несколько раз ей удавалось оторваться от преследовательницы, но каждый – проклятая противница нагоняла, вываливаясь на нее с ловким изяществом водного плясуна, а не закованного в латы воина.
Удары кривого двуручного клинка сыпались с завидным постоянством. Слева, слева, справа, слева, снизу, наискось, слева, укол, обратный хват, сверху, снова укол. Быстрые, коварные, меняющие направление, заставляющие все время быть внимательной и тратить таланты и силы не на атаки, а на защиту.
Лишь единожды Лавиани удалось нанести точный удар. Она не хуже Тэо прыгнула, и кривой клинок зло прожужжал над ней. Искари не успела спарировать. Лавиани метила под наплечник, заметив, что крепится он ненадежно и чуть приподнят, отходит. Единственный шанс для фальчиона. Но противница, угадав, подвернула корпус, и клинок врезался в нагрудник, лишь содрав немного золотой эмали и оставив на металле жалкую царапину.
Искари вспыхнула так, что сойка зажмурилась. Она не знала, что это за талант, но теперь у нее в глазах плясало множество разноцветных пятен, и разглядеть сквозь них что-то было сложно.
– Ах ты сука! – с чувством произнесла сойка. – Будь у меня полэкс, я бы закатала тебя в этот пол со всеми твоими темными фокусами!
Раскаленный добела кривой меч перерубил фальчион с легкостью топора палача, перерубающего тощую шею заключенного. Жар оставил на руке Лавиани ожог, и она не глядя ткнула ножом в левой руке перед собой. И тот куда-то провалился, даже не почувствовав сопротивления.
Вскрикнули удивленно и громко. И совершенно по-человечески. Прежде чем сойка смогла понять, что ее рыбацкий нож прошел сквозь доспех темного таувина, словно это были не хорошие латы, а бумага, черный сабатон врезался ей в бок.
От удара ноги искари Лавиани отлетела на ярд. Стальной башмак оказался достаточно тяжел, чтобы выбить из нее весь дух. Боль была сильной даже для ко всему привыкшей сойки. Она валялась, хватая ртом воздух и практически не чувствуя тела, не зная, сколько у нее сломано ребер. Но никак не меньше пяти, и, кажется, одно из них пробило легкое.
Плохо дело.
Тэо стоял на коленях, задрав голову, не понимая, куда делся потолок в зале? Где месяц? Где крестовидные балки?
Ничего похожего, словно они испарились или же вовсе оказались закинуты в иной мир.
Лишь серое небо. Грозные, мрачные, скорбные тучи. Они рыдали без перерыва, и акробат ловил ртом дождевые капли. Каждую из них он ценил и благодарил Шестерых за прекраснейший из даров.
Вода давала возможность не потерять себя. Остаться «здесь» и «сейчас», а не отправиться в мир грез. Она собиралась в лужи на лопнувшем полу, смешивалась с испаряющимся озером ртути.
Все, что осталось от шауттов.
Кровь ручьем текла из предплечья. Темная, почти черная, очень густая и едва заметно мерцающая. Искорка здесь, искорка там. Вспыхивают и гаснут. В местах, где кровь соприкасалась с ртутью, жидкости смешивались и застывали серо-бурой коркой, издалека похожей на металл.
Он с некоторой апатией посмотрел на пламя. Оно продолжало гореть в жаровне и чашах. Хоть что-то стало таким же, как прежде.
Обычным.
Ткущий мрак сделал неуверенный шаг, как тот, кто знает, что здесь есть некто, но он спрятался и непонятно, с какого места начинать поиск.
Дальняя стена с грохотом лопнула, и разлетевшиеся во все стороны осколки застучали по стенам и потолку. Еще один фрагмент купола, и так едва держащийся, не пережил случившегося сотрясения, рухнул вниз, разнес всю северную часть зала, размолотив фигуры, колонны и балконы, скрыв под собой прекрасный фонтан, оглушив людей, но рыцарь, казалось, даже не заметил этого.
Он нашел то, что искал, резко повернулся в их сторону – и столкнулся с Шерон взглядом.
Она, понимая, что спрятаться не получится, выдержала давление, которое внезапно обрушилось на нее. Он хотел заразить ее страхом, бессилием, паникой.
И это бы получилось с любым другим, но не с тзамас. Не с той, кто сама повелевает ужасом.
Давление отступило, рыцарь сделал шаг в ее сторону, и в этот миг из дыры на месте взорванной стены, на огненных хвостах кометы, в зал ввалились двое.
Полет – это прекрасно. Лавиани наслаждалась им целую долгую секунду. Потому что у нее ничего не болело и потому что это было невероятно смешно – ударить талантом в тот миг, когда проклятущая искари ударила своим.
