– Может, ты хочешь ее постирать. Где-нибудь.
– О. Ну да, ну да. Конечно. Постираю… где-нибудь.
Ага, разбежалась! Раздеваться посередь леса в присутствии этого типа, чтобы постирать майку и лифчик в ядовитом Чумном ручье – одна эта картинка вгоняет меня в краску. Пытаюсь отмахнуться от самой этой мысли, но совершенно ясно, что вещи и впрямь надо постирать. Будь проклята эта страна!
Ко всему прочему, темнеет здесь до мерзкого быстро. Вот только что были легкие сумерки, а сейчас ни зги не видно.
– Уже недалеко, – шепчет мой спутник, когда я чуть ли не падаю: слишком тяжелые ноги, чтобы ими передвигать. – Соберись сейчас же! Давай, поторопись!
Он странно нетерпелив, озирается на каждый треск и шорох, то и дело хватается за нож – от этого мне не по себе. Несколько раз мне мерещится, что в чаще кто-то шебуршится, но мой спутник только требует поспешить.
Как вдруг перед нами, словно из-под земли, выросла хижина.
– Вот она, – с облегчением выдыхает мой спутник, и я смутно догадываюсь, что, не будь этой хижины, нам был бы каюк.
– Чье это жилище? – интересуюсь я, пока спутник толкает покосившуюся дверь, а та неприятно скребет о заваленный листьями пол.
– На эту ночь – наше. – Он закрывает дверь изнутри и с легким кряхтением сдвигает огромный засов – поднимает здоровенную задвижку и укладывает ее на скобы по обе стороны двери. Наверное, легче снести стену, чем выломать мощную дверь. – Это сторожка. По счастью, две-три таких еще остались в Жадных лесах.
Воздух в хижине спертый, влажно и темно – хоть глаз выколи. Но мой спутник прекрасно ориентируется – где-то порылся, чем-то погремел, – и тут вспыхнул свет. От масляной лампы исходит мягкое свечение.
Примерно так выглядела сторожка: по центру – печь, у стены напротив двери стопка дров, рядом чайник и кованая стойка, чтобы его подвесить. Слева узкая лежанка, справа две бочки и сундук. Неописуемая грязища, к паутине липнут хлопья пыли. Вздрагиваю, подумав об обитателях паутины, хотя прекрасно понимаю, что снаружи бродят твари похуже. Вдали слышится вой – не знаю, волк это или ветер.
Мой спутник, открыв бочку, проверяет, что внутри. Засовывает туда руку, вытаскивает обратно и, обнюхав пальцы, пробует их кончиком языка. А затем издает тихий звук – беззвучно смеется.
– Смотри-ка, нам везет. Это вода.
– Ну, слава богу! – вырывается у меня. От облегчения чувствую слабость и присаживаюсь на краешек лежанки.
– Но вода старая, я вскипячу ее, – остужает он мой пыл. А это надолго! – Отдохни пока.
Как сдутый мяч опускаюсь на спину. Матрас странный, набит соломой, которая колется даже сквозь куртку и джинсы. Но как же это здорово – вытянуть ноги и расслабиться!
– А если Питер – как тебе? – устало бормочу я.
Мой спутник замирает. Он отчего-то встревожился, но не стал возражать, только молча посмотрел на меня.
– Я могу звать тебя так. Если хочешь. Питер – как Питер Пэн.
Он успокаивается – укладывает в печь полена, подбрасывает хворост.
– Не возражаю.
Не знаю, он выудил кремень из кармана или нашел в хижине. Но следом за мощным ударом полетели искры. Сухое сено вспыхивает, он бросает трут на дрова и осторожно раздувает. Влажная древесина потрескивает и дымит, но чад выходит через отверстие в крыше, я только сейчас его заметила. Надеюсь, через дымоход к нам никто не пролезет.
– Питер Пэн – это сказочный персонаж, – объясняю я. – Он заманивает детей в Нетландию, где они могут летать и всегда оставаться детьми.
– Я никого никуда не заманиваю, – резко заявляет он, – и ты не в счет. Будь моя воля, тебя здесь бы не было.
Я вздрагиваю. Только сейчас смекнула, насколько двусмысленно прозвучало мое объяснение – так, будто считаю, что это из-за него я здесь.
– О таком я даже не думала!
Его улыбка – вот что напомнило мне эту сказку, улыбка, необыкновенно притягательная, если не знать, какую опасность она таит.
Но теперь, после его слов… Все это очень странно. Вспоминаю, что кто-то открыл дверь, когда я была в раздевалке. А потом раз – и я здесь, в этой непонятной стране. И единственный человек, который встретился мне на пути, – он…
– А это правда не ты?
– Правда не я, – отрывисто рявкнул он.
– Ну и здорово, я тебе верю. – А что мне еще остается? – Да и здесь совсем не Нетландия.
Он сидит у огня, прислонившись к сундуку.
– Питер – сойдет.
Наблюдаю, как клубы дыма поднимаются к небу – к чуждому ночному небу, под которым я не хочу быть, – и растворяются в Ничто.
Я, видимо, задремала – просыпаюсь потому, что кто-то мягко трясет меня за плечо. На мгновение, словно слепящий свет, накатывает волна облегчения. Это все сон, а я лежу в кровати, дома, в родной семье.
Но в нос бьет запах дерева, леса и огня, а чей-то голос твердит:
– Просыпайся, мисс Уолш. Вода вскипела.
Испуганно оглядываю хижину. И задерживаю взгляд на типе, которого назвала Питером. Уголки его рта ползут вверх – признак дружелюбия. Ну почему, почему он не сон?! Он, его проклятая страна, весь этот дурацкий мир?!
Принимаю вертикальное положение, а он сует мне в руки глиняную миску. Обжигаю губы – вода горяченная! С металлическим привкусом, затхлая, пить можно, но до тошноты противно. Сроду не пила ничего вкуснее!
Опустошив вторую миску, сажусь рядом с Питером у огня. Он достает что-то из своего заплечного мешка и бросает в чайник, висящий над огнем. Запах доверия не внушает, но желудок требовательно урчит.
– А что ты делаешь в лесах? – задаю вопрос я. Питер – загадка, которую надо решить, чтобы не влипнуть из-за него в неприятности.
– Путешествую.
– И куда ты идешь?
Насмешливо смотрит на меня. Отблески огня смягчают его черты, а вот щетина на лице проступает отчетливее. Похож на преступника. Симпатичного преступника, но очень опасного.
– Последние несколько часов шел в Рубию. Или ты забыла?
Вздыхаю. Очевидно, место, куда он направлялся, – тайна и он мне ее не расскажет. Его мнительность подбешивает. Такое ощущение, что он боится доверить мне слишком много. Но чем я ему опасна?
– Еще хотела узнать, – меняю тему, – я спросила тебя, мертво ли дерево, которое меня сцапало, и ты ответил: «К сожалению». Что ты имел в виду? Тебе правда было жалко дерево?
К моему изумлению, он просто кивает, пробуя варево.
– Но… может, ты не заметил… Это дерево смертельно опасно!
– Бывает и хуже, – лаконично замечает он. – А могильная линнея встречается редко.
– Вот теперь я спокойна.
Бросает на меня взгляд – не знаю, то ли веселый, то ли сердитый.
