Он очнулся ночью в лесу, прикованным к алтарю за домом Салливанов, с кляпом во рту. Его семья что-то пела. Кинжал, лицо Габриэля… его шея невыносимо болела.
Вот как все обстоит на самом деле: ритуалы других Салливанов – это просто подготовка к самому главному. Они дают свою кровь земле, Зверю. Но чтобы продлить сделку с ним, они должны отдать одного из своих.
Жертву.
Айзек не знал, почему они решили, что умереть должен именно он. В последующие годы он истязал себя мыслями об этом, пытаясь найти какую-то логику. Возможно, они считали его слабым. Возможно, они думали, что из всех детей его поколения, Айзека будет легче всего убить.
Но они ошибались.
Когда ему перерезали горло, его разум отправился в Серость. Он услышал голос Зверя, требовавшего найти внутри себя то, что рычало, царапало и грызло его грудную клетку.
И он выпустил это.
Его сила, дикая и наконец-то свободная, с ревом ожила и заискрилась по лесу. Семья запаниковала, потому что он не умер… а затем случилось кое-что еще. Что-то, что полностью перевернуло все с ног на голову. Мама и Калеб выбежали на поляну, чтобы спасти Айзека.
После этого его родственники ополчились друг против друга. Когда они закончили, Исайя и Калеб были мертвы, мама потеряла сознание, а все остальные сбежали. Все, кроме Габриэля, который гнался за ним по лесу, пока Айзек не упал от изнеможения, с полной уверенностью, что больше не очнется. А затем его нашел Джастин Готорн, и один кошмар перетек в следующий.
Он закончил свой рассказ, чувствуя комок в горле. Сквозь деревья уже проглядывались солнечные лучи.
Когда Айзек снова посмотрел на Вайолет, в ее глазах стояли слезы.
– Спасибо, что рассказал мне, – хрипло произнесла она. Айзек не знал, кто из них потянулся первым, но уже спустя секунду его рука обнимала ее за спину. Он весь дрожал, всхлипы сотрясали все тело.
– Прости, – прошептал он в ее бархатный рукав. – Надеюсь, ты не против…
– Все нормально, – ответила Вайолет, легонько поглаживая его между лопаток. В ее голосе было что-то такое, чего он уже давно не слышал от других людей – нежность и ни намека на жалость. – Помнишь, как ты сказал мне, что то, что произошло с тетей Дарьей, – не моя вина?
Айзек уткнулся лбом в ее плечо.
– Помню.
– Ну, это тоже не твоя вина. Поверь мне.
Так они и сидели посреди разрушенного леса, обнимая друг друга, держась за что-то твердое, материальное, пока Айзек наконец не нашел в себе силы встать.
Это снова произошло на рассвете. Первый раз Мэй проснулась и подумала, что алкоголь нарушил ее сон, но нет. Это боярышник взывал к ней. Это был крик боли, крик о помощи. На задворках ее сознания пронзительно визжал голос.
Она не помнила, как натянула свитер и кроссовки на платформе, но уже спустя пару минут Мэй стояла снаружи.
Застывшие каменные ветки тянулись вверх, будто поднимая солнце в небо. Они манили ее вперед – то же ощущение охватило ее в ночь, когда Харпер превратила боярышник в камень. По ее щеке скатилась слеза. Мэй подняла руку к лицу и обнаружила, что это кровь.
– Харпер дала мне обещание, – прошептала она, подбегая к дереву и прижимая ладонь к камню, который некогда был корой. – Потерпи еще немного.
Голос в ее голове окреп и зашипел от паники. Утренний воздух рассек громкий треск, и Мэй посмотрела на то место, где ее ладонь соприкасалась с камнем: он раскалывался. От дерева повеяло знакомой вонью гнили, и девушку охватил глубинный, тошнотворный страх.
«Грядет что-то ужасное», – подумала она, но знала, что это не так. Потому что что-то ужасное уже наступило и сейчас просто готовилось показать себя.
Трещины поползли вверх, камень отслаивался, как кожа. Участки под ним были серыми, маслянистыми и мерцали нездоровым сиянием, которое медленно пульсировало в предрассветном воздухе. Переливчатая жидкость устремилась вверх, сочась сквозь трещины, и закрутилась вокруг дерева, как серебряные вены.
– Нет, – ахнула Мэй, когда ветки с кряхтением ожили и поросли почками, напоминающими руки. – Нет!
Она прижала вторую ладонь к стволу, будто могла вернуть дерево к прежнему состоянию одной силой воли, и мысленно схватилась за корни, за будущее.
«Этого не произойдет. Этого не произойдет!»
Девушка зажмурилась, тяжело дыша, и когда она открыла глаза, Четверка Дорог исчезла.
Вокруг нее парил туман, на волосах и ресницах собиралась влага. Ее руки оставались вытянутыми, но боярышника больше не было. Вместо этого она стояла на символе основателей в Серости.
Туман начал рассеиваться, открывая вид на крону причудливо сплетенных деревьев над ее головой. Что-то обхватило ее за ногу, и Мэй увидела под собой корни: они ползли по символу и сплетались вокруг ее щиколоток. В голове раздался гулкий и высокий голос.
Мэй понимала, что ей стоило бы бояться, однако ее охватило мощное чувство спокойствия. Корни обвивали ее запястья, словно она была частью самого леса, и когда она раскрыла ладони, то обнаружила, что они кровоточат: линии жизни рассекали порезы, кровь смешивалась с переливчатой жидкостью.
Стоило ей увидеть кровь, как голос в ее разуме изменился, стал низким и громогласным, и от него по корням и веткам прошла дрожь.
«Добро пожаловать домой, Семерка Ветвей», – сказал он, а затем мир почернел.
Часть 3
Крестоносец
14
С приезда в Четверку Дорог Вайолет постоянно казалось, будто она постепенно вверяла людям частички себя. Харпер увидела ее давно погребенную тоску по отцу, Джастин – ее одиночество, Джунипер – ее скорбь по Роузи.
Но Айзек видел все, и, наконец, она узнала, почему он так хорошо ее понимал. Вайолет не питала иллюзий насчет трагедии, которая таилась на задворках ее жизни, словно какой-то безымянный призрак. Даже до того, как она прибыла в Четверку Дорог и узнала, что это настоящий монстр, а не просто череда неудач, она понимала, что это ненормально – потерять почти всю семью к семнадцати годам. Но горе Айзека – это нечто совсем другое. Оно было пугающе необъятно – горе не только по тем, кто умер в ту ночь, но и по всему, во что он верил, по всему, кем он был.
Все обвинения и слова утешения были сейчас не к месту. Поэтому Вайолет обнимала его и ждала, когда он будет готов выйти из леса. Они держались за руки всю дорогу домой, но это не было обещанием чего-то большего. Скорее, необходимостью, будто лес поглотит их живьем, если они отпустят друг друга.
Солнце уже встало к тому времени, как они дошли до двери в его комнату в ратуше. Джунипер наверняка придет в ярость из-за того, что дочь не ночевала дома. Вайолет уже развернулась, чтобы отправиться навстречу своей судьбе, как вдруг Айзек издал тихий, испуганный звук и прошептал:
