– Что случилось? – спросил он с округленными глазами. – Опять зараза?
Мэй покачала головой. Готорны, такие суровые и бескомпромиссные, сердито смотрели на нее с фотографий на стенах в коридоре. В детстве ей казалось, что они выглядели могущественными. Теперь же она думала, что они просто выглядели несчастными. И это передавалось из поколения в поколение наряду с ритуалом и силами.
Мэй так устала разбираться со всем в одиночку.
– Мне нужно кое-что тебе показать, – прошептала она, доставая телефон из кармана. – Кое-что ужасное.
Она объяснила, что они с Вайолет и Харпер раздобыли в доме Карлайлов. Джастин прочел письмо на ее мобильном, и его лицо побледнело.
– Думаешь, это правда? – спросил он.
– Не знаю. Это всего лишь письмо, но Вайолет оно убедило.
– Но если это правда, то мы – обманщики.
– Я знаю.
– И вся наша жизнь была бессмысленной.
– Я знаю.
– Черт! – Мэй еще никогда не видела такого опустошения в глазах Джастина. – Мы даже не хорошие лжецы. Мы не можем решить проблему, которую, возможно, создали наши предки!
– Это не так.
Джастин скептически на нее посмотрел.
– Что?
Мэй замешкалась. Возможно, ее кровь основателя – это также кровь на ее руках. Мать ее не послушает. Отец просил не делать ничего опрометчивого, но она не могла забыть слов Вайолет.
Мэй знала, кто она. Знала, на что она способна. Ей хотелось доказать, что эти силы были даны ей неспроста; что эта зараза, захватившая город, не будет ее концом.
– Джастин, – тихо произнесла она. – Что, если я скажу тебе, что мы можем кое-что сделать, чтобы победить болезнь?
Боярышник умирал.
Из места, где раскололась каменная кора, ползли серебристо-серые вены, закручиваясь вокруг ствола и веток. Камень почти полностью отпал, а кора под ним таяла и менялась, серела и пульсировала. Переливчатые жилки впивались глубоко под поверхность дерева и вились к его сердцу. Почки по-прежнему оставались закрытыми – какая-никакая, а радость. От вони слезились глаза.
Мэй было невыносимо смотреть на боярышник. Это гораздо хуже, чем то, что сделала с ним Харпер Карлайл. Что-то значительно более коварное и опасное, что поглотит ее мир целиком, если она позволит.
– Уверена, что мы должны делать это здесь?
Мэй обернулась. Ей было знакомо это выражение лица, этот тон. Джастин боялся. Что-то заворошилось в ее груди – давнее воспоминание, мутное и туманное, как брат стоял перед ней с таким же лицом. Из двери позади них доносились крики.
«Не ходи вниз, Мэй, – сказал он. – Не надо».
– Мэй? – ласково позвал Джастин, и, часто заморгав, она вернулась в реальность. – С тобой все будет хорошо?
– Разумеется. – Мэй села на последний участок земли, который оставался чистым. – Но нужно торопиться. Я не знаю, сколько времени у нас осталось.
Она открыла деревянный коробок и достала колоду Предзнаменований. Это единственное, что казалось здесь правильным – небольшая связь с миром, в котором она хотела жить, вместо реального.
– Мне нужно, чтобы ты задал вопрос, – обратилась она к Джастину. – Насчет того, что ты хочешь изменить. Ты сможешь?
– Конечно, – Джастин нерешительно присел рядом с ней. – Как нам это исправить?
Тяжесть вопроса придавила душу Мэй. Перед ней, как всегда, открылся проход – но не такой, как когда-либо прежде. Эти корни отличались от тех, которые она обычно видела при гадании, обвивавших Четверку Дорог. Они были глубже – Мэй охватило чувство родства, которое натолкнуло на мысль, что они были ее собственными, хотя это и невозможно. Она не могла гадать самой себе.
Колода Предзнаменований тут же нагрелась в ее ладонях, и Мэй ощутила что-то на другом конце связи – что-то похожее на страх. Когда корни начали исчезать один за другим, они будто бежали, а не выбирали, кто направит ее на нужный путь.
Она сосредоточилась так же, как и тогда под каменным деревом. Подумала о заразе, извивающейся вокруг города. Подумала о своем страхе, родителях, мире – ранее понятном, а теперь превратившемся во что-то совершенно незнакомое. И снова почувствовала – на сей раз даже быстрее. Одна дорога закручивалась ярче, чем остальные. Другое будущее.
Мэй схватила его и потянула на себя. Вокруг нее закружился туман – прямо как тот, что она видела, когда коснулась дерева. Но на сей раз что-то было иначе. На земле перед ней лежал человек; он кричал и царапал свое вздутое тело. Под его кожей шевелились корни, расползаясь по рукам и шее, пока глаза не покрылись молочно-белой пленкой, лишаясь красок жизни. Его спина вздрогнула, а затем тело издало жуткий, тошнотворный хруст; торс и ноги выгнулись в противоположные стороны, словно чья-то рука подняла человека и скрутила пополам.
Мэй ахнула и, передернувшись, снова оказалась под деревом. Это просто видение. Это не реально, нет.
– Что произошло? – спросил Джастин с обеспокоенным видом.
Девушка отмахнулась.
– Ничего.
По ее щекам стекали кровавые слезы, в руках осталось три карты. Мэй приходилось прилагать больше усилий, чем обычно, чтобы удержать их. Она упрямо разложила их на земле и протянула руки брату.
– Ладно, – медленно произнесла она. – Давай посмотрим, что произойдет.
Его ладони, вспотевшие от нервного напряжения, дрожали в ее. Мэй отпустила их, чувствуя ужас, курсирующий по телу.
Затем перевернула первую карту. Она оказалась пустой.
– Что? – слово сорвалось с ее языка раньше, чем она успела прикусить его. Притвориться, будто так и должно быть.
– Что это значит? – спросил Джастин.
Желудок Мэй ухнул в пятки.
– Я не знаю.
Она еще не слышала о таком, чтобы колода Предзнаменований ничего не показала своему избраннику.
Девушка перевернула вторую карту, затем третью, но они тоже были пустыми.
– Я не понимаю, – прошептала она, не обращая внимания на кровь, капающую на ее воротник. – Что ты пытаешься мне сказать? Чего ты хочешь?
А затем над ней раздался звук. Ветки боярышника застонали и заскрипели от внезапного порыва ветра, и, ахнув, Мэй задрала голову.
Все почки над ней одновременно раскрылись, как десятки рук. Из них – быстрее, чем она успевала соображать – вырвался туман, омрачая небо.
Болезнь стала распростаняться по воздуху.
Мэй встретилась взглядом с Джастином и выдохнула:
– Беги!
17
Айзек нашел брата в гостинице Четверки Дорог – дешевом старом доме, который в какой-то момент разделили на номера. Держалась она в основном на чистой силе воле.
