Джастин вздрогнул и отодвинулся на секунду, а она замешкалась, пересекаясь с ним взглядом.
– Все нормально? Я не хотела сделать тебе больно…
Джастин хрипло рассмеялся.
– Черт! Да. Сделай это еще раз.
Харпер расплылась в улыбке и провела ногтями по его спине, испытывая удовольствие от того, что Джастин издал тихий, блаженный звук и прижал ее еще ближе.
Волны врезались в Харпер, промочив ее одежду, но она ничего не замечала. Она потерялась в изгибе его плеча, в его губах на своей шее, и тонула, но по-другому, чувствуя, что любая секунда, потраченная на глоток воздуха, – это секунда, потраченная впустую.
И если это действительно начало конца, подумала она, для Четверки Дорог, для всех них, то, по меньшей мере, они сошлись до того, как все развалится.
Потребовалось меньше двенадцати часов, чтобы эвакуировать всю Четверку Дорог. Формально это предлагалось сделать по желанию, но Айзек пока не слышал ни одного возражения. Хоть семьи основателей сразу же изолировали те точки, где зараза переносилась по воздуху, и новые почки нигде не открылись, кроме как на ритуальных местах, эту очевидную опасность нельзя было игнорировать.
Школу закрыли, в домах заколотили все окна и двери, магазины временно прекратили свою работу. Проснувшись, Айзек увидел непрерывную цепочку машин, ползущих по главной улице и наполненных людьми, которых он знал всю свою жизнь. До чего сюрреалистично было наблюдать за тем, как они уезжают. До чего сюрреалистично было думать, что после стольких лет борьбы Августа Готорн, наконец, признала существование проблемы, которую основатели не могли решить.
По крайней мере, она была не уверена, что основатели могут ее решить. Но они не уйдут. Не уйдут без боя.
Так Айзек и оказался в прихожей поместья Сондерсов, смущенно пялясь на огромную лестницу, которая спиралью поднималась на второй этаж. Прошлой ночью Вайолет с мамой переехали в гостиницу, поскольку их шпиль был охвачен заразой. Утром Вайолет должна была перенести свои вещи в ратушу, но так и не появилась и не ответила на сообщения. Айзек невольно заволновался, что дело в гнили, и пошел искать подругу. Его тревога только усилилась, когда он обнаружил входную дверь открытой.
– Эй, есть тут кто? – крикнул он. Айзеку не нравился особняк Сондерсов. Он слишком напоминал его старый дом – мрачное здание с бесконечными напоминаниями о мертвых. Он покосился на набитую сову рядом с вешалкой, его передернуло.
Тишину потревожил какой-то шум, который прозвучал слишком резко и звонко в пыльном помещении, а за ним последовала череда аккордов. Айзек пошел на звук по коридору и нашел открытую дверь в просторную комнату, из которой открывался вид на лес. Вайолет сидела за пианино в углу и ни на что не обращала внимания: ее веки были опущены, губы слегка приоткрыты, волосы пылали, как осенние листья, в свете солнца.
На секунду Айзек разозлился. Весь город в опасности, а она вот чем занимается?! Но когда он собрался постучать по дверной раме, заиграла музыка и заставила его остановиться, буквально связав по рукам.
Он никогда не слышал ничего подобного. Мелодия пронеслась по углам комнаты и, медленно нарастая, обвилась вокруг него. Пальцы Вайолет парили над клавишами, и было видно, что для нее это так же естественно, как дышать.
Мелодия – жалобная и тоскливая – заволокла его, как туман, и Айзек забыл обо всем, кроме своих воспоминаний, гремящих под этими минорными аккордами. Грубый камень алтаря, царапающий его спину. Дикая и необузданная сила, закручивающаяся вокруг его ладоней. В мелодии чувствовалось острое и свирепое горе, а также надежда, страх и что-то более глубокое, преобладающее над всем и поглощающее его целиком. Вайолет ускорила темп и наклонила голову, ее рыжие волосы упали на лицо. И тогда Айзек понял, что чувствует: в таком виде его воспоминания были подтверждением, а не нападением. Частью истории, а не целой книгой.
Айзек знал, что Вайолет играет на пианино и довольно хорошо. Но не знал, что она способна на такое: взять чувства, которые он никогда не мог выразить, которые она ну никак не могла понять, и придать им форму. Мелодия проникла в его грудь и вывернула его наизнанку. Когда последний аккорд затих, Айзек был на грани слез.
Он прочистил горло и задел рукой дверь, этот звук вывел Вайолет из транса.
Ее глаза распахнулись… и тут же расширились от ужаса.
– Ты! – ахнула она. – Давно ты тут стоишь?
Айзека охватило чувство вины. Теперь, когда музыка перестала играть, он понял, насколько странно это выглядит. Но ему казалось неправильным ее прерывать, а уйти он попросту не смог.
– Не очень, – быстро ответил он, а затем добавил в жалкой попытке сменить тему: – Что это за музыка?
Вайолет помедлила, сжимая руку на нотах в защитном жесте.
– Она… моя. Я работаю над ней.
Неудивительно, что она играла с таким пылом и страстью. Неудивительно, что она разозлилась, что он подслушивал.
– Ты это написала? – Айзек неуверенно шагнул вперед. – Вот черт!
– Да… я начала сочинять. Сейчас у меня готова только первая часть, да и она нуждается в доработке…
– Как по мне, она превосходна.
Вайолет фыркнула.
– Ну, это лишь говорит о том, что ты ничего не понимаешь в классическом фортепиано.
Айзек замешкался. Позади Вайолет, начиная с холма, тянулся лес и исчезал за смутным, расплывчатым горизонтом.
– Она навевает мысли… об этом, – он показал на окно. – О лесе, заразе, ритуалах. Будто ты втиснула весь город в музыку.
Вайолет замерла на скамье, не сводя с него темных глаз. Он не мог прочесть ее взгляд.
– Я называю ее «Серая соната».
– Идеальное название. – Слова прозвучали слишком тихо, но Вайолет улыбнулась, и Айзек почувствовал, что хоть что-то сделал правильно.
– Так я справляюсь со всем происходящим, – сказала она. – Роузи, Дарьей, этим жутким сектантским городком…
– Хотел бы я, чтобы у меня был такой хороший защитный механизм.
– Не уверена, что он так уж хорош, – сухо ответила Вайолет. – Мне все равно очень грустно.
Айзек подавилс мешок.
– Ну, как и мне. Зато когда ты достигаешь дна, тебе некуда стремиться, кроме как вверх.
Вайолет наклонила голову вбок.
– Ты никогда не думал, что, возможно, мы грустные, потому что это легко? Потому что у нас это хорошо получается?
– Ты имеешь в виду, что я хочу так себя чувствовать? – В Айзеке внезапно набухла обида. – С чего бы мне…
– Я говорила не о тебе. – В голосе Вайолет слышался тот же вызов, что и в их первую встречу, когда он увидел ее пламя и подумал, что это лишь вопрос времени, когда Джастин обожжется. – А о себе.
