Мэй внезапно явилось видение. Тела трех основателей таяли, сливаясь с землей, и переплетались. Лес всегда казался ей единым гигантским организмом, не просто живым, как вся природа, а чем-то бо́льшим. Волосы и плоть на деревьях… Корни, закапывающиеся в кожу людей… Все это обретало омерзительный смысл.
Вайолет была права. Основатели создали монстра, и их потомки до сих пор расплачивались за это. Она до сих пор расплачивалась за это.
Из-за ритуала, который она проходила в детстве, Мэй получила свой дар от Зверя, как первые основатели – от леса. Ее сила вернула сотворенную ими болезнь, начала весь этот кошмар заново.
Все это время она думала, что отец видел в ней что-то особенное. Но теперь Мэй знала, что он видел в ней лишь обещание смерти и разрушений ради собственной выгоды.
– Тогда почему ты убиваешь людей? – спросила Мэй, думая о бесчисленном количестве трупов, оставленных Зверем. – Если тебя создали защищать Серость от Ричарда…
«Чтобы подпитывать меня и не дать болезни распространяться, нужна кровь. Мы сдерживали заразу, забирая людей из города. Но большинство из них не могут надолго утолить нашу жажду. Нам нужна кровь основателей».
Мэй перевернула четвертую карту, и ее живот сжался.
Посередине поляны стоял мальчик с тремя мечами над головой. Он стоял на коленях и вытягивал руки, но не в жесте мольбы. Он выглядел непокорно. Яростно.
– Айзек, – озарило ее. – Поэтому Салливаны убивают друг друга? Потому что Ричард не умер, в отличие от других основателей?
«Да», – прошипел голос.
– Это так неправильно… Поэтому ты пытался овладеть Вайолет – ты хотел большего?
«Да». Это слово было пронизано такой потребностью, что Мэй чуть не согласилась с ним… а затем пришла в себя. Может, Зверь и пытался ей помочь, но он все равно был опасен. Это монстр, который не просил создавать его таким, и Мэй не знала, что делать, как все исправить. У нее осталась последняя карта.
– Должен же быть какой-то способ остановить эту заразу! Способ, который не включает в себя убийство.
«Когда-то давно мы тоже так думали, – пропели голоса ей на ухо. Теперь она знала, кому они принадлежат: Томасу Карлайлу, Лидии Сондерс и Хетти Готорн. – Но Ричард убил нас до того, как мы успели что-либо изменить».
– Так как мне остановить его?
«Теперь ты сильнее, – задумчиво произнесли голоса. – А мы умираем. Если хочешь, ты можешь уничтожить нас и забрать себе силу, которой он так жаждет. Но это не остановит болезнь».
– Значит, если ты умрешь, болезнь продолжит распространяться. А если я найду способ замедлить заразу и одолею отца, то ты продолжишь существовать. Ты все равно будешь убивать людей, потому что тебе нужна наша кровь.
«Это… не идеальное решение». – Августа показала на последнюю карту.
Мэй перевернула ее и воззрилась в жестокие желтые глаза Зверя, а затем с ужасом наблюдала, как окровавленные шпили короны начали трансформироваться. Колода менялась под стать кошмару, в котором она жила. Это угроза… нет, предупреждение. На каждый шпиль были нанизаны люди – знакомые ей люди. Джастин, Айзек, Харпер и Вайолет – все они были мертвы. От этого вида ее затошнило. Ей захотелось расплакаться.
– Нет, – прошептала Мэй. – Я не позволю этому случиться.
«Возможно, у тебя нет выбора».
Корни под ней сморщились и сократились, открывая вид на символ основателей. Мэй увидела дырку в центре круга; сквозь нее лился свет – замочная скважина, идея. А затем ветки окружили ее, и все снова почернело.
Когда Мэй открыла глаза, она была уже не в видении и не в Серости. Вместо этого каким-то образом ее перенесло обратно в Четверку Дорог. Она сидела на главной улице, в центре настоящего символа основателей, выложенного на городской площади. Деревья сомкнули ее в пульсирующем круге, переплетаясь ветками. Небо разверзло пасть в крике и излило Серость. Повсюду вокруг нее землю укрывали переливчатые хлопья пепла.
22
Идея Джастина была совершенно идиотской, посему Айзек подозревал, что она может сработать.
– Все это уже какой-то перебор, – сказала Вайолет.
Они опускали защитные рольставни на окнах в зале ратуши. Харпер с Джастином занимались тем же в квартире. Прежде чем перейти к делу, Айзек хотел убедиться, что они будут в безопасности, насколько это возможно. Но ратуша большая, и на проверку потребовалось больше времени, чем ожидалось.
– Как ты? Если Джастин говорит правду о своем отце…
– То он мой предок. Да, я знаю. – Айзек с силой опустил рольставни, вспоминая могилу Ричарда Салливана в мавзолее. Портрет, висящий в архиве. Все это ложь, и он сам не понимал, почему это до сих пор его удивляло. – В смысле, он определенно основатель. И в моей семье всегда было полно придурков. Вполне логично, что чувак, ответственный за все проблемы, один из нас.
Единственный луч надежды во всем этом, с горечью подумал Айзек, был в том, что род Салливанов просто гигантский. Все те пропажи привели к обширной, разобщенной семейной сети, а значит, они с Джастином состояли в таком же дальнем родстве, как, в общем-то, все жители Четверки Дорог. Хватит с него неприятностей на сегодня; если он узнает, что долгое время был влюблен в собственного кузена, это станет последней каплей.
– Мне кажется, ты не очень-то справедлив к своей семье, – мягко заметила Вайолет. – Есть же ты, есть Габриэль…
– Габриэль уехал.
Вайолет уставилась на него круглыми глазами.
– Что?
– Он сбежал от битвы. Как и в прошлый раз.
Айзек не осознавал, насколько ему больно, пока не произнес эти слова вслух.
– Черт! Ты прав. Большинство членов твоей семьи действительно придурки.
Айзек невольно рассмеялся, и через секунду Вайолет присоединилась к нему; их смех звучал немного истерично на фоне завываний ветра снаружи.
– Мне трудно поверить в происходящее, – признался он, закрывая окно на защелку. – Не могу поверить, что Четверка Дорог превратилась в это. Не могу поверить, что мы застряли здесь. Не могу поверить, что единственная стоящая идея, как выйти из положения, пришла в голову тому из нас, у кого нет сил.
– Ох уж эта Четверка Дорог, – вздохнула Вайолет. – Всегда находит новый способ испортить нам жизнь.
– Будто мы сами плохо справляемся.
Вайолет покачала головой, по-прежнему улыбаясь. Ее свитер сполз с плеча. Айзек невольно обратил внимание на гладкий изгиб ее ключицы, как свет от свечи, которую она держала в руках, играл на ее обнаженной коже. В нем нарастало странное и пьянящее чувство.
– Что? – спросила она.
О пожал плечами.
