Он был так очарователен и глуп в своем заблуждении, что Вайолет не сдержалась. У нее вырвался смешок.
– Черт возьми, Айзек! Ты думаешь, я избегаю тебя из-за твоего тяжелого прошлого? Ты ведь помнишь, какое у меня прошлое? Я рада, что ты осознаешь, насколько ужасно то, что ты мне рассказал, и ищешь помощи. Но я также понимаю, насколько большим шагом для тебя было вообще мне открыться.
– О… Просто я думал… В смысле, я не хотел быть для тебя обузой.
– Ты не обуза, – Вайолет села к нему лицом. Она не хотела ранить его своим поведением, но теперь видела, что просчиталась. – Нет абсолютно ничего, чем ты мог бы меня отпугнуть. Клянусь тебе.
– Ничего? – тихо произнес он и внезапно посмотрел на нее с неким напряжением, которое очень напоминало нервозность.
– Ничего.
– Ладно, – кивнул Айзек, и следующие слова полились из него потоком, словно дамбу прорвало. – Потому что я хочу пригласить тебя на свидание, но не знаю как. Я хочу сделать все правильно, но меня пугает до чертиков мысль, что я с легкостью могу все испортить.
Боль в груди Вайолет преобразилась в теплый, изумленный прилив симпатии. Она тут же вспомнила последние несколько месяцев и впервые увидела другую историю. Ту, в которой два человека мало-помалу открываются друг другу, несмотря на то, что пережили достаточно страданий, чтобы их хватило на всю жизнь. Ту, в которой они узнают, как залечить свои раны. Ту, в которой они напуганы, но это значит лишь то, что они важны друг для друга.
– У меня есть идея, – прошептала она, – как тебе сделать это правильно.
– Да?
– Ага. – Может, кто-то на ее месте притворился бы скромным, но Вайолет никогда не разбиралась в этих тонкостях. И если Айзек намерен с ней встречаться, ему придется смириться с этим, так что нет смысла притворяться кем-либо другим. – Ты можешь перестать нервничать и просто поцеловать меня.
Его губы расплылись в удивленной улыбке.
– Ну, если ты настаиваешь.
Айзек подался вперед. Поначалу поцелуй был медленным и нежным; Вайолет чувствовала их напряжение, страх сделать что-то не так.
Последние месяцы в Четверке Дорог были отведены завершениям историй, попыткам отпустить прошлое. И в свете всего этого Вайолет решила, что устала бояться. Устала оберегать себя от счастья.
Поэтому она позволила себе погрузиться в этот момент. Его руки обнимали ее за спину, ее – обхватывали его за шею, комната вокруг них была наполнена теплым золотистым сиянием солнца, опускающегося за деревья.
Пришло время наконец-то строить что-то новое.
Они решили встретиться у озера – вполне подходящее место, по мнению Харпер, даже несмотря на то, что на дворе был декабрь и погода не собиралась под них подстраиваться. Вода начинала замерзать, края берега покрылись тонкой коркой льда, который не растает до весны. Но лучше уж встретиться снаружи, чем в коттедже Карлайлов. Мало-помалу ее отношения с семьей налаживались, и в целом она была рада, что вернулась. Однако, по чему Харпер не скучала, так это по необходимости делить с кем-то комнату. Такое понятие, как личное пространство, полностью отсутствовало в доме Карлайлов, и она не хотела говорить с Джастином перед своими родичами, у которых появилась жуткая привычка причмокивать в их присутствии.
– Случилось что-то слишком важное, чтобы написать об этом в сообщении? – кончик носа Джастина уже покраснел от холода, вокруг его подбородка был обмотан огромный серый шарф. Каждый раз, когда Харпер смотрела на него, она по-прежнему испытывала облегчение за то, что серебряные вены и переливчатые слезы исчезли.
Но сегодня его вид не вызывал у нее радости, а наоборот, наполнял ужасом.
Харпер сделала глубокий вдох и выпалила:
– Я поступила.
Она не ожидала, что это получится так рано, но когда она вернулась днем из школы, то обнаружила дома письмо. Досрочное поступление в Университет штата Нью-Йорк – в который она и хотела попасть – и увесистый пакет финансовой помощи в качестве поощрения в придачу.
Джастин тут же расплылся в улыбке и заключил ее в объятия.
– Это же превосходно!
– Да, – Харпер отстранилась. – Но я собираюсь принять их приглашение. А значит…
Его лицо изменилось.
– Значит, ты уедешь этим летом.
Она кивнула.
Последние несколько недель выдались странными. После уничтожения Серости они с Джастином сошлись на том, что сейчас им важно сосредоточиться на своих семьях. Это было необходимо, чтобы выдержать пристальное внимание города, и Харпер намеревалась исполнить свое обещание Сету с Митси и по-настоящему стать частью их жизни.
Теперь жители знали, что произошло. Харпер снова морально приготовилась к их презрению, но они скорее испытывали шок, чем что-либо еще. Тот факт, что первые основатели солгали, вызвал потрясение у всей Четверки Дорог, и Харпер заметила изменения не по тому, как жители стали относиться к ней и ее друзьям, а по тому, как они стали относиться к самому городу.
Портреты основателей вынесли из городского архива и спрятали глубоко на складе, а ратушу начали ремонтировать. Им назначили нового шерифа, который не имел никакой связи с основателями. Мэр Стори профинансировал уборку города: люди помогли убрать мусор из леса, раз уж он теперь не заразен. Вокруг символа основателей по-прежнему росла роща деревьев, их корни медленно пробивались сквозь камень. Но все были слишком напуганы, чтобы пытаться их выдернуть.
Харпер наблюдала за всем этим с полным осознанием, что позволяет жизни идти своим чередом и не стремится к свободе, за которую так отчаянно боролась. А затем Вайолет с Айзеком начали встречаться, решение о колледже было принято, и она поняла, что не может больше откладывать этот разговор.
– Дело в том, – начала она, – я понимаю, что до этого еще не далеко. Но еще я понимаю, что ты останешься.
Джастин кивнул.
– Я не могу бросить Мэй и маму.
– Я знаю, – кивнула Харпер. А затем замешкалась.
Она хотела его, а он хотел ее. Это было ясно, и уже довольно давно. Но Харпер очень устала от Четверки Дорог. Последние недели она думала о том, как хорошо было бы оставить все позади, ведь теперь у нее имелась такая возможность. Все закончилось, и она была готова уехать. Чтобы узнать, кто она в мире без основателей, монстров и крови.
Но Харпер не могла этого сделать, встречаясь с Джастином Готорном. Он всегда будет такой же частью города, как дерево, в честь которого названа его семья, и Харпер никогда не попросит его стать кем-то другим. Но и она не собиралась становиться кем-то другим ради него.
И хоть Харпер понимала, что у их отношений истекает срок годности, что если она поцелует его сейчас, это лишь вынудит их повторить этот же разговор в не столь далеком будущем, часть ее все равно хотела это сделать.
