— Плохому танцору яйца мешают, — ответил Семен несчастливо. —
К тому же ноги кривые... Нет-нет, пани Кася, это у меня кривые. Кривые и
волосатые. Влад, все-таки я беспокоюсь за Головастика. Здесь под пэпээнкой
камни, а на озере?
— За себя беспокойтесь, — ответил варвар
холодно. — Побыстрее, придется нагонять!
Последние из бродяжников уже шли по камням, накрытым толстым
прозрачным одеялом, а фигуры Неждана, Тарга и Максимбы почти растворились в
Тумане. Кася, дрожа от холода, запрыгала по глыбам, пригоркам, холмикам, потом
вершинки стали все ниже, между ними пролегала долинка, Кася со страхом ощутила,
что берег понижается.
Водяная шуба под ногами начала прогибаться. Кася с трудом
удерживала равновесие, размахивала растопыренными руками, словно пыталась
взлететь. Семен двигался с приклеенной улыбкой, напряженный, глаза прикипели к
вырастающим впереди водяным горам, что перемещались в их сторону медленно,
величаво.
В сторонке варвар осторожно вел дима, хлопал по широкому как
дверь лбу, что-то говорил ласково, постоянно держал под прицелом синих глаз все
шесть когтистых лап. Головастик шел осторожно, лапы опускал медленно, без
нажима, не волочил, как варвар велел Касе и Семену — острые когти мгновенно
распороли бы тугую защитную кору.
Семен заметил, что варвар кроме толстого слоя смазал лапы
дима еще и двумя странно пахнущими струйками жидкости, но спрашивать не
рискнул. Их не считает людьми, но Касе делает скидку как женщине, а ему может
дать по сяжкам, как говорят даже на Станции. Или по жвалам, как говорят там же.
Дети и молодые женщины бродяжников весело опустились на все
четыре, резвые как крохотные водомерки, вода едва-едва прогибалась, вождь и
крупные мужчины ступали как по тонкому льду. Семен тут же отогнал сравнение из
чужого мира, здесь льда не знают, не могут даже вообразить, ибо лед — смерть.
Мегамир на долгую зиму впадает в спячку, анабиоз, или же уходит в
непромерзающие глубины, пережидает в темноте и сырости бесконечную длинную
зиму, находясь между жизнью и смертью в тягучем оцепенении. Зима — это Великий
Ледниковый Период, ибо когда люди выходят весной наверх, то старые горные
хребты оказываются стерты, реки текут в других местах, старые озера и моря
исчезли, вместо Леса — пустыня или же сборище совсем других деревьев,
непривычных, диковинных...
Дети носились с визгом, с превосходством поглядывали на
старших, те упрямо двигаются на двух ногах, хотя шатаются от малейшего ветра,
падают, но зачем-то поднимаются именно на две ноги...
Семен оглянулся, ощутил озноб. Берег уже расплывался,
осталась зеленая стена, что с каждым шагом серела, отдалялась, а еще через
два-три десятка шагов там поднялась стена Тумана. Такая же стена и далеко
впереди, а между ними медленно перемещаются водяные горы, вдаль тянется широкая
цепочка человеческих фигур.
Из-за водяных гор, даже из дальней стены Тумана выныривали
хохочущие дети, затеявшие игру в догонялки, путь пересекали скользящие по
упругому студню диковинные животные, сновали вокруг оцепеневшего Семена, едва
не сбивая с ног, исчезали, оставляя за собой чуть вдавленные канавки, что сразу
заглаживались, исчезали.
Кася лязгала зубами, ежилась. Семен сам передергивал
плечами, старался повернуться к солнцу то одним, то другим боком — жгучие лучи
проникают вовнутрь, разогревают кровь, щекочут внутренности. Из-под ног мощно
тянет ледяным холодом, хотя верхний слой прогрелся.
Из воды изредка торчали могучие стволы исполинских деревьев,
поднимались в немыслимую высь, куда не доставал глаз. Деревья блестели, с
высоты опускались огромные длинные листья, концами доставали воды. Таких
деревьев Кася в Лесу не видела, здесь свой особый Лес, как и свои звери,
бегающие по воде с большей легкостью, чем по земле.
Кася ускоряла шаг, спешила выбраться из черной полосы
смерти, так она представляла густую тень на воде, где жгучие лучи вдруг
переставали пронизывать тело, сердце замирало, мышцы слабели.
На деревьях висели огромные безглазые чудовища, неподвижные,
размером с железнодорожные вагоны. Иной раз — по несколько особей. Мокрые,
покрытые слизью, они медленно обсыхали. Мягкие червеобразные тела темнели на
ветре и солнце, уплотнялись, на глазах обретали жесткость и угловатость.
Подходя к такому дереву, Кася издали увидела у основания
вздымающийся холм воды, он то опадал, то снова выпячивался. Дорога шла мимо,
едва ли не через холм, Кася со страхом увидела чудовищную голову водяного зверя
— тот полз со дна по дереву, а сейчас, столкнувшись с пэпээнкой, тщетно пытался
прорвать, давил изо всех сил, цеплялся за ствол крючковатыми лапами, похожими
на основание башенных кранов в порту. Пленка натягивалась, едва не звенела от
напряжения, но не лопалась, а чудовище не могло прокусить: у водяного зверя не
было рта!
Кася была в десятке шагов от дерева, когда сзади хлопнуло,
ее догнала легкая дрожь натянутой воды. Пэпээнка все же лопнула, мокрое
чудовище освобожденно ползло по дереву.
Семен заметил ее интерес, так он истолковал ее панический
страх, заботливо указал на верхушку дерева впереди, где на грани видимости
что-то шевелилось, дергалось, наконец по глазам внезапно ударила ярчайшая
радуга, заслонившая полнеба, исчезла, снова появилась, неуверенно колыхаясь под
ветром. Замелькали огромные синие и красные молнии, целые сети молний, огромных
цветных искр, словно внезапно заблистали сотни зеркал.
— Крылья дракона, — бросил Семен тоном
знатока. — Пожалуй, летающим драконом в Мегамире его правильно называть
по-английски.
Кася с трудом поверила, что видит вылезающую из кокона
молодую стрекозу, но не успела даже раскрыть рот: в двух десятках шагов впереди
внезапно вздыбился водяной холм — целая гора! — снизу подпирало нечто
черное, пленка истончилась, лопнула, из лохмотьев воды вздыбился огромный
черный зверь, с головы до кончиков лап закованный в блестящий на солнце
панцирь. Зверь приподнялся в воде, на спине треснуло, панцирь разломился
надвое, половинки оттопырились, выметнулись на ходу разворачивающиеся из пакета
тончайшие радужные крылья. Кася успела увидеть, как по тончайшим трубочкам
побежала темная кровь, расправляя крылья, выравнивая, придавая жесткость,
упругость. Крылья завибрировали — двоих бродяжников, оказавшихся поблизости,
смело ветром. Кася, пытаясь удержаться, опустилась на корточки. Она успела
увидеть лицо Влада, в глазах варвара мелькнуло сильнейшее отвращение. Кася
поспешно поднялась, пытаясь удержаться как корова на льду, ибо под ногами вода
качалась, шла гармошкой. Хотя какого дьявола, чего ей дорожить мнением простого
варвара?
Черный зверь тяжело оторвался от воды, оставив быстро
смыкающуюся пэпээнку, сильнейшую рябь на воде, из-за которой многие бродяжники
либо падали, либо опускались на четвереньки.
Черное чудовище, гудя как перегруженный самолет, быстро
уменьшилось, бродяжники с воплями поднимались на ноги, снова падали, вынужденно
пережидали на четвереньках. Кася слышала два-три сердитых возгласа, но еще
больше сыпалось шуточек, иронических советов, а дети вовсе обезумели от
счастья: визжали и скакали на всех четырех, спешили скатиться с водяных горок,
носились как мелкие водяные блошки.
