Ряд фуражиров, привлеченных запахом тревоги, подбежали с
готовностью и, встав вокруг огромного панцирного зверя, подогнули под себя
раздутые бурдюки. Струи выбрызнулись мощно, с силой. В плотном воздухе сразу
заклубилось марево — боковые частицы срывало шершавым воздухом, тут же
испарялись, оставляя жалящий туман.
Зверь прижался к листу, накрыл несокрушимым панцирем лапы.
Вокруг расплылась лужа кислоты. Прочнейшая хитиновая броня, блестящая, яркая,
на глазах тускнела, пошла мелкими язвочками, что расширялись, смыкались краями.
Внезапно хищник дернулся, словно его кольнули, поспешно поднялся — в двух
местах панцирь проело насквозь, — неуклюже побежал прочь.
По монолитному панцирю вдруг пролегла трещина. Зверь
помчался со всех ног, тугие сухожилия задрали панцирные створки, блеснули
спрятанные в тугие пакеты нежнейших прозрачных крыльев. Сухо щелкнуло,
тончайшие крылья расправились, завибрировали.
Один из стражей не выдержал, видя, как обнажается дотоле
скрытое панцирем нежнейшее мясо, в азарте бросился вдогонку. Зверь подпрыгнул,
тяжело оторвался от ветки, продырявил с густым ревом воздух, мелькнул и пропал
в синеве. Страж разочарованно вернулся, Влад попятился. Упустил шанс ухватиться
за лапу летящего зверя!
Взгляд зацепился за серебряные канаты, блеснувшие на самом
кончике ветки. Сзади тут же кольнуло, что-то жесткое скользнуло по шее. Влад
оглянулся как ужаленный: над ним нависал фуражир, озабоченно щупал сяжками,
оценивал незнакомую добычу. Влад дернулся как отброшенный задней ногой джампа,
прыгнул на соседний лист в тот миг, когда острые жвалы почти сомкнулись на шее.
Упал на зеленое шершавое поле, перекатился, перепрыгнул на
дальний лист, сжал кулаки. Формика стали бы абсолютными хозяевами, если бы
научились хотя бы соскакивать с мегадерева к своему жилищу, что у подножья, но
всякий раз проделывают изнурительнейший путь с добычей или наполненными
цистернами, перетаскивают их с огромной ветки на ветку, обходя по чудовищно
огромному стволу мегадерева расщелины, ущелья, ямы, наросты, наплывы!
Когда впереди заблестели серебряные канаты, увидел с ужасом,
что туда бегут по другому листу трое солдат-стражей. Задыхаясь от жара,
помчался со всех ног, прыгая по листьям, бессильно зависая в воздухе.
На самом кончике ветки трепыхалось по ветру скопище
серебристых веток разной длины. В скопище веток суетился крупный мохнатый
арахнид, растерянно дергал нити, еще больше запутывал, склеивал, повисал,
дрыгал лапами — потому что их восемь, а не обычные шесть. Все восемь глаз:
четыре крупных, два средних и два совсем простых, тусклых — смотрели остро,
осмысленно. Влад поежился, хотя помнил, что такой путешественник едва отличает
свет от тьмы.
Влад с разбега вбежал на лист, пронесся как сороконожка по
зеленому полю. Серебряные веревочки загородили дорогу — скакнул, мышцы
застонали, когда ухватился за канат: прилип не краем — пять или шесть капель
склеили с листом! Не оглядываясь, чувствовал дрожание листа под тяжестью
бегущих бронированных рыцарей формика. Арахнид замер, приподнялся на таких же
мохнатых как он сам лапах, грозно раздвинул слюнявые мандибулы, способные
перекусить муравья пополам.
— Дурень, — вскрикнул Влад, — Лучше помоги!
Формика едва не сорвался с разбегу, растерянно заметались по
зазубренному краю листа, уже видели сладкую добычу — беспанцирного врага,
ненавистного паука, ибо арахниды всякий раз окружают муравейники перед брачным
летом, ловят молодых самок — будущих королев, выгрызают сладкие яйцеклады, уже
наполненные сотнями новых зародышей жизни, убивают мучительно и гадко. Один
формика осторожно полез через переплетение серебряных канатов, умело переступая
редкие клейкие капельки.
Влад в последнем отчаянном усилии оторвал прилипший канат
вместе с содранной зеленой шкурой листа, ветром его взметнуло, завертело вокруг
нити, выворачивая руки. Он вцепился в гладкую скользкую нить едва ли не зубами,
повис.
Нагретый воздух поднимал переплетение нитей вверх и в
сторону от мегадерева, но небо оставалось зеленым, явно ветви сверху, не
зацепиться бы снова, сердце трепыхалось в тревоге, затем блеснула синева,
подуло редким воздухом, плотные запахи земли сменились далекими ароматами
цветов.
Влад кое-как влез на колыхающийся плот, услышал знакомый
запах, поднял глаза и едва не сорвался с плывущего по небу гамака. В пяти-шести
шагах висел, вцепившись жвалами и когтистыми лапами в переплетение паутины,
огромный рыжий формика! Арахнид сидел в середине плота, чужаков видеть зрение
не позволяло, но чуял, скрипел жвалами, дергался, не решаясь покинуть середину
плота — перевернутся!
Рыжий солдат, что быстро выходя из зоны родных запахов, явно
чувствовал себя погибшим, увидел врага, который отправил его в полет, вытянул к
нему сяжки, а глаза загорелись гневом. Не раздумывая, он выпустил нить, в
которую вцеплялся жвалами, ринулся на противника.
Бросок был стремителен, страшные жвалы лязгнули возле лица
Влада. Не отшатнулся бы вовремя, череп хрустнул бы в мощных мандибулах,
серебряные нити забрызгало бы красным... В следующий миг потревоженные
серебряные нити очистились, пошли ровными плавными волнами.
Влад проводил взглядом быстро уменьшающееся тело. Брякнется
с немыслимой высоты еще на землях формика, они контролируют целые страны, по
запахам выйдет на проторенную дорогу, вернется в родной холм, где наврет о
полете и драках с воздушными пиратами!
Он тревожно посматривал на арахнида, тот застыл словно перед
прыжком, хотя эти не прыгают, лишь бродяжники выстреливают себя из засады,
мгновенно вонзают кривые жвалы... Это самые странные из арахнидов: раз в году
молодежь взбирается на вершины деревьев, выпускает из брюшка серебряные нити
невероятной прочности, приклеивает одну к краю листа, а остальные треплет,
пытается поднять. Арахнид чувствует, перекусывает единственную нить,
соединяющую со старой жизнью, ветер подхватывает скопление нитей и уносит в
неизвестность. Куда их заносит? За тысячи мегаметров, в леса, поля, горы,
пустыни? А если в реки, озера? Настоящие герои, отважные звери! Крыльев нет, а
летать наловчились. Даже дальше, чем лучшие летуны. В то же время многие
монстры, Влад мог назвать сотни, всю жизнь носят на спине крылья, но летать даже
не пробуют...
Арахнид подтянул пару нитей, склеил. Край, где сидел Влад,
приподняло, а странный зверь медленно двинулся из середины, осторожно ступая по
нитям, балансируя, слегка прогибая. Влад догадывался, что молодой паук
чувствует напряжение любого узла изгиба или склейки нитей. Непрошенного
пассажира своими подслеповатыми глазами еще не видит, но бредет устранить
неисправность, сбросить прилипший комок грязи...
Глядя на чистейшие серебристые нити, рожденные в воздухе,
которые не касались ни земли, ни деревьев, Влад в самом деле чувствовал себя
комком грязи. К нитям не сумели присосаться бакты, их словно отшвыривает
статичными разрядами, сам арахнид то и дело чистит себя, скребет, лижет, шерсть
топорщится, со вздыбленных волосков срываются белые колючие искры.
