Благодатная тишина и покой заполняли все пространство, словно расширившееся в этом таинственном, мерцающем свете. Купцу вдруг подумалось, что существуют на свете места, одно прикосновение к которым способно очистить душу.
Он был странником. Вел бурную, авантюрную, не всегда правильную жизнь. Его жизненный путь был похож на желтый осенний листок, подхваченный ураганным ветром. В его жизни, на переплетении причудливых нитей его судьбы было много всего… Не было только этого удивительного чувства умиротворения и покоя, который вдруг снизошел на его душу.
Что повинно было в том — спасение от бурного моря, холод этой ночи или атмосфера монастыря, выстроенного над бушующей бездной свирепых, разрушающих все на пути своем волн? Он не знал. И не хотел об этом думать.
Просто подошел к столу и потушил фитиль лампы, чтобы не спугнуть это драгоценное блаженство покоя, каким-то чудом сошедшее на него. Затем лег на кровать прямо в одежде и закрыл глаза.
Сколько времени прошло, купец не знал. Сладкая дрема охватила его, закружила в туманном облаке безразличия ко всему на земле. Сон уже подкрадывался даже к тем мыслям, которые по обыкновению появляются только с наступлением ночи. Блаженное чувство расслабленности охватывало все его тело, вынуждая прекратить сопротивление этому забытью.
Вытянувшись на спине, мужчина наслаждался этим расслабленным состоянием. Дыхание его стало тихим и ровным, почти как у спящего человека. Как вдруг…
Тягучий, пронзительный звук колокола прорезал ночь, вырвал его из сонного забытья. Звук был таким резким, что купец испытал нечто вроде физической боли.
Колокол ночью? Это было так неожиданно, что отключившееся мгновение назад сознание отреагировало немедленно. Сон тут же улетел прочь, человек открыл глаза. И вовремя. Он более отчетливо, с осознанием расслышал второй удар колокола. И что это был за звук…
Колокол зазвучал сначала глухо. Затем звук разлился в воздухе, протянулся по всему небу, приобретая серебристые ноты. Протяженность этого звучания поражала — мужчина никогда не слышал такого звучания колоколов.
Звук тянулся и тянулся в воздухе, затрагивая какие-то настолько странные струны в душе, что по всему телу купца пробежали ледяные мурашки.
Подчиняясь этому звуку, он сел на кровати. Никогда еще не доводилось ему слышать подобного. Он побывал во многих странах, был в разных церквях и монастырях, но никогда еще не слышал такого звучания колокола.
Сознание включилось полностью, и он вдруг понял, что это очень странный колокол. Более того — особенную странность придавало ему то, что он звучал ночью. Разве бьют в колокола по ночам? Было в этом звучании что-то столь зловещее и мистическое, что купец содрогнулся. Чувство умиротворения и покоя тут же исчезло, уступив место настороженности и тревоге. Он хотел было встать с кровати, но вдруг на него упала тяжелая тень. Только теперь мужчина осознал, что он здесь не один. Тень человека двигалась по кровати, приближаясь.
Осенив себя крестным знамением, купец потянулся рукой к саквояжу, который оставил возле кровати, на полу, намереваясь достать пистолет.
— Кто здесь? — преодолевая страх, громко крикнул он в темноту. Тень увеличилась в размерах. На лбу мужчины выступил ледяной пот.
Колокол ударил в третий раз. Сейчас звук был резким, коротким, обрывистым, как приказ. Такими выкриками отдают команды военные. Теперь становилось понятно более отчетливо — это совсем не обычный колокол…
Но если не обычный, то что это? Человек, гостивший в монастыре, несмотря на всю свою авантюрность и сложность характера, был типичным представителем своей эпохи, полной суеверий и страшных рассказов невежественных, темных людей.
Страшные призраки, злые духи, кровавые убийства, леденящие кровь предания об упырях и чудовищах постоянно фигурировали в людских рассказах, особенно в местах, находившихся вдалеке от больших городов. Все это жило и переливалось яркими красками в народной памяти, наводя ужас не только на невежественных крестьян, но и на людей пообразованней.
Все эти жуткие предания, которые слышал не раз, выплыли из памяти купца, охватив его душу таким первобытным ужасом, что у него буквально волосы зашевелились на голове…
— Изыди, Сатана!.. — вскинув дрожащие руки в темноту, он снова попытался осенить себя крестом, но руки повиновались плохо, слишком сильна была дрожь.
Фигура двигалась, словно в замедленном танце, вот она почти вплотную приблизилась к кровати… И тут только купец разглядел, что это не реальный, живой человек, а темная тень! У него вырвался вздох облегчения…
Вскочив с кровати, он бросился к окну. Тот, кто отбрасывал тень, стоял под самым окном, почти вплотную прикасаясь к деревянной раме.
Это был монах в длинной рясе с капюшоном, низко надвинутым на лицо. Странно было то, что на нем не было креста, даже простого деревянного крестика на веревке. Руки монаха были скрещены на груди тоже странным образом. Огромный диск серебряной, полной луны стоял прямо над ним, поэтому отбрасывалась такая отчетливая, длинная тень.
Монах пошевелил руками, и купец увидел, что они скрещены таким странным образом потому, что он прижимает к груди книгу — большую книгу в простом переплете из темно-коричневой кожи, без каких-либо украшений и золоченых обрезов. Только на мгновение книга показалась на свет — в тот самый момент, когда монах пошевелил рукой, а затем быстро исчезла под полами черной ткани.
— Кто вы? — не выдержав, крикнул постоялец монастыря в темноту. — Что вам нужно от меня?
Монах не ответил. Только снова пошевелил руками, и перед глазами купца во второй раз мелькнули очертания книги.
Внезапно монах поднял голову таким резким движением, что капюшон откинулся ему на спину. Теперь можно было отчетливо разглядеть его лицо. В ночи как будто блеснула белая кожа. Он стоял не шевелясь и держал голову прямо. И тогда купец закричал.
Это был резкий, обрывистый, дикий крик, который неожиданно издают люди, не привыкшие, в общем-то, впадать в панику. Страшный по своей природе, он шел из самой глубины, как происходит тогда, когда уже не думают о приличиях или о том, что нужно сохранить маску.
У монаха, стоящего перед окном, не было глаз. Вместо них на лице его зияли пугающие пустые глазницы, напоминающие черные впадины. И это придавало его лицу настолько пугающее выражение, что купец просто не смог себя сдержать.
Отпрянув от окна, он несколько минут восстанавливал дыхание, сбитое вспышкой этого вселенского ужаса, по сравнению с которым все меркло, все теряло свой смысл…
Монах услышал его крик. Медленно опустил голову вниз, и черная ткань капюшона спала волнами на свое привычное место, скрывая чудовищное лицо. В этом движении было что-то вроде немого укора. Затем он развернулся и быстро пошел прочь.
Он шел через двор монастыря по направлению к церкви с такой скоростью, что сразу становилось понятно: монах с изуродованным лицом — не страшный призрак, не плод воображения, не чудовищная греза из страшного сна, не мифическое порождение разума, ввергнутого в отчаянную бездну страха и забытья. Он был реален, и он шел к закрытой церкви, уверенно двигаясь вперед.
