Александра понимала, что ей, наверно, будет лучше вернуться домой. Она ведь к этому так стремилась! А теперь, когда ее больше не сковывали стены борделя, она обнаружила, что не связывается с родными уже добровольно, она даже Эрику не сообщила свою фамилию, чтобы он не попытался поговорить с ее семьей.
Ее решение не было спонтанным или импульсивным, у нее хватало причин поступить именно так. Во-первых, она по-прежнему боялась за свою семью. Даже Эрик признавал, что у Джонни Сарагосы наверняка остались приятели в преступном мире, которые были бы не прочь отомстить за него. Во-вторых, Александра чувствовала себя неисправимо грязной… Нет, даже не так. Она чувствовала себя прокаженной.
Ей через многое пришлось пройти, и не важно, давала она согласие на такое или нет. Она была использована. Могла ли она считаться прежней? Как посмотрит на нее брат, если узнает правду? Они будут ее стыдиться… А если так, не проще ли ей остаться пропавшей без вести? Мысли путались, ее не покидало ощущение, что земля уходит из-под ног. Как ни странно, именно здесь, на свободе, а вовсе не в борделе, она осознала, что ее мир рухнул. Теперь она стоит среди обломков — и совершенно непонятно, что делать дальше.
Поэтому ей так важна была поддержка Эрика. О на у же знала, что ему сорок четыре года. Для нее это были всего лишь цифры, которые сами по себе ничего не значили. Гораздо важнее для Александры было то, что Эрик — сильный человек, воин, уверенный в себе и своих принципах. За него можно было держаться, как за скалу во время шторма в океане. Потому что волны утихнут — а скала останется.
Конечно, у нее были определенные опасения, когда она принимала его приглашение. Во время визитов в больницу Эрик был безупречен. Но одно дело — встречаться в общей палате, другое — остаться наедине в его доме. Он прекрасно знал, что пускает под свою крышу женщину, которую вынудили стать проституткой. Как он к этому отнесется? Не решит ли, что, раз ее заставляли отдавать свое тело кому попало, ей уже все равно, с кем спать? Одним больше, одним меньше — какая разница!
Но беспокоилась она напрасно. Эрику принадлежал большой светлый дом, в котором он сразу же выделил ей комнату с собственной ванной. Комната запиралась изнутри. Это было важно.
Очень скоро Александра заметила, что он обращается к ней с большим почтением, чем к другим женщинам, а не наоборот. Словно он так хотел ее спасти, что боялся навредить ей даже неверным словом!
Однажды она не выдержала и спросила:
— Почему ты так добр ко мне? Я ведь тебе — никто!
— Потому что миру нужны такие люди, как ты.
— Это какие же?
— Способные сражаться. Когда мы пришли в гнездовище Джонни Сарагосы, оказалось, что только ты решилась постоять за себя.
При воспоминании об этом Александре показалось, что она снова чувствует струи горячей крови, льющиеся ей на лицо.
— Я перегрызла человеку горло. Это ты считаешь нормальным?
— Ты сделала все, что нужно, чтобы остаться в живых. Ты тогда понимала, что один из вас должен был умереть. И ты пошла на немыслимое, чтобы в земле оказалась не ты. Я уважаю это.
— Ты, похоже, единственный, кто еще способен меня уважать!
— Мне все равно, что думают другие. Я их мнение вообще не спрашиваю.
Но даже его доброты было недостаточно, чтобы быстро ей помочь. Александра прекрасно знала, что Джонни мертв, и все равно он снился ей и мерещился наяву. Иногда он был таким же уверенным в себе и наглым, как при их первой встрече. Иногда — хрипящим и окровавленным. Ей одинаково не нравились оба образа.
Она старалась прийти в себя, честно, старалась. Она все больше разговаривала с Эриком, рассказывая ему о себе. Она начала посещать психотерапевта, которого он ей подыскал. Но все это напоминало попытки потушить лесной пожар с помощью пипетки. Александру не покидало чувство, что она сходит с ума… или уже сошла.
Да еще и у Эрика на работе дела обстояли неважно — из-за того, что он помог ей! Нельзя сказать, что ему не поверили. Многие считали судью Уинстона странным, показания Эрика и Александры кое-что объясняли. Но ведь есть справедливость, а есть — необходимость, и это не всегда одно и то же. Имя судьи Уинстона необходимо было оставить чистым, этого требовала его семья. А для этого нужно было наказать человека, который его убил.
Но и завалить такого матерого зверя, как Эрик Моррис, было непросто. Он за свою карьеру не раз становился героем громких дел, он лично брал преступников, которые считались неуловимыми. Его сложно было выдать за полицейского-идиота, который вдруг решил пристрелить безобидного старика.
В итоге он и его начальство пошли на компромисс. Теперь всем полагалось говорить, что судья Уинстон был застрелен случайно, потому что оказался на месте преследования одного из головорезов, работавших на Джонни Сарагосу. Убивший его Эрик Моррис сожалеет об этом — так сожалеет, что добровольно оставляет службу в ФБР.
Узнав об этом, Александра впервые со времени их знакомства обняла его.
— Прости меня.
— За что? — искренне удивился он.
— Из-за меня ты потерял работу!
— Брось! Мой уход из ФБР и так был вопросом пары лет.
— Почему?
— Я же старый! Разве ты не заметила? — расхохотался Эрик.
Он определенно преувеличивал: он был не настолько стар, чтобы его подталкивали к отставке, бойцов его возраста хватает. Но он видел, что Александра уже считает себя виноватой, и хотел смягчить для нее удар, который никто не смягчил для него.
Это не значит, что он остался без работы. Очень скоро он получил место преподавателя в Академии ФБР, расположенной в Куантико.
Вот тогда она и поняла это. Может быть, не сразу осознала, но первая мысль об истинном исцелении, смутная, пока нечеткая, уже засела в ее сознании. Это было похоже на робкий лучик света после долгой темноты. Александра искала эту мысль, подбирала для нее нужную форму, пока наконец не облекла в слова.
— Я бы хотела, чтобы ты обучил меня.
Они с Эриком сидели возле камина в гостиной — на пушистом ковре, не в креслах. Так было удобней. Руки ей грел бокал с глинтвейном, за окном шел дождь. Это располагало к спокойствию, но спокойна Александра не была. Напротив, ее переполняло нервное возбуждение.
— Что? — смутился Эрик.
— Обучи меня всему, что ты умеешь! Драться, стрелять, предугадывать действия противника — все!
— Не думаю, что это хорошая идея. Доктор Стивенс сказал…
— Да по боку, что сказал доктор Стивенс! Он только и делает, что говорит, а ничего не меняется.
