Ее слова отдались во мне странным звенящим эхом, словно воспоминание о том, чего со мной никогда не было. Мальчик-раб о девяти пальцах… Я почти воочию видела его, темноволосого, щуплого, сильного лишь духом. Сильного духом, чтобы поступать правильно.
– Змея в каменной чаше, – пробормотала я себе под нос.
Это был не сон о змее в чаше, нет.
– Что ты сказала? – вскинулась Двалия.
– Меня опять тошнит, – сказала я то, что постоянно твердила последние несколько дней.
Я закрыла глаза и отвернулась. Но стоило мне сомкнуть веки, как голову мою наполнили видения. Вот мальчик-раб подходит к углублению в скале, заполненному водой. Вот пытается расшатать прутья решетки, преграждающей ему путь. После долгих трудов ему это удается, и он выпускает из пещеры искалеченную змею. Она выползает и погружается в воду – да, в волны прилива. Почему я так отчетливо помню то, чего никогда не видела? И все же я вижу, как волны плещут, дотягиваются до бассейна, принося свежую воду, но не удаляя скопившихся в нем нечистот. Потом мальчик и змея растворились в белом сиянии. Новых видений не последовало.
Я открыла глаза. Только-только светало. Мы спали на улице, но меня больше не бил озноб. Все тело ныло, как бывает после ночевки на твердой земле или долгой болезни. Я медленно села – точнее, попыталась. Оказалось, Двалия лежала на моей цепи. Я схватилась за цепь двумя руками и дернула на себя. Двалия открыла глаза и свирепо уставилась на меня. Я зарычала в ответ.
Она хмыкнула в нос, показывая, что не боится. Ничего, в следующий раз, когда Двалия уснет, я снова заставлю ее меня бояться. Я любовно оглядела страшенный укус на ее щеке и поспешно опустила глаза, чтобы она не прочла в них, что я задумала.
Двалия поднялась на ноги и пнула Виндлайера:
– Вставай! Пора в путь. Пока никто не задумался, чего это он вчера отдал половину своих денег попрошайке.
Я присела на корточки и помочилась в сточную канаву. И когда только успела забыть о скромности и приличиях? Мама не узнала бы меня сейчас – со спутанными в колтуны волосами, серой от пыли кожей и черной каймой под ногтями. Аккуратный наряд, который дала мне Акриэль, быстро износился от жизни на улице. При мысли о ней мои глаза наполнились слезами. Я вытерла их рукой, понимая, что заодно размазываю грязь по щекам. А потом взглянула на свои руки и увидела, что к ним пристали клочья облезшей кожи. Я отряхнула ладони и подняла голову. Двалия с довольным видом усмехалась, глядя на меня.
– Как она ни уворачивается, Путь сам ее находит, – сообщила она Виндлайеру, который таращился на меня, разинув рот.
Она дернула за цепь и потащила меня куда-то. Я ковыляла за ней по улице, руки чесались. А стоило мне почесаться, с них слезала кожа. Но я не обгорела на солнце. Кожа отшелушивалась тонким, как кисея, слоем, а под ним мои руки были не розовые, а еще бледнее, чем прежде. Белые как мел.
На набережной нам пришлось уворачиваться от тачек, повозок и носильщиков с тюками на плечах. Двалия вывела нас к ряду уличных прилавков. От запаха еды желудок у меня так и подпрыгнул, горло перехватило. Я не чувствовала голода несколько дней, но теперь он принялся донимать меня так безжалостно, что голова закружилась и меня стала бить дрожь.
Двалия замедлила шаг. Может, она тоже проголодалась и у нее есть немного денег на еду? Но нет, она заставила меня присоединиться к растущей толпе перед телегой, на которой стоял высокий и широкоплечий человек. На нем была высокая шляпа, раскрашенная разноцветными полосками, и плащ. Стоячий воротник плаща, тоже в полоску, был высотой аж ему до ушей. Я впервые в жизни видела такой наряд. За спиной у него был комод со множеством ящичков, каждый ящичек – своего цвета, на каждом вырезан свой символ. К деревянной раме над головой у человека были привязаны маленькие колокольчики и цветные платки. С моря дул ветер, колокольчики неумолчно звенели, платки развевались. Даже в гриву крупной серой лошади, терпеливо стоявшей у него за спиной, были вплетены ленты и шнурки с бубенчиками. Никогда не видела ничего подобного!
На какое-то время я даже забыла о голоде. Что за удивительные вещи может продавать такой купец? Похоже, все вокруг гадали о том же. Человек на телеге заговорил на незнакомом языке, потом вдруг перешел на всеобщий:
– Неслыханное сокровище, что наставит вас на удачный путь! Нарочно для вас привез из далеких краев! Неужели вам жалко серебра за то, чтоб узнать такое? Глупцы! Где еще на этом рынке вы сможете купить мудрый совет и везение за серебряную монету? Жениться или не жениться? Понесет ли ваша жена? Вершки иль корешки сажать по весне? Подходите, подходите, нечего удивляться. Приложите серебряную монету себе ко лбу, дайте ее мне и скажите, что хотите знать. Монета подскажет мне, какой ящик открыть! Подходите, подходите! Кто хочет попробовать? Кто первый?
Двалия глухо зарычала, будто кошка. Я обернулась на Виндлайера: глаза его полезли на лоб. Многозначительно глянув на меня, он прошептал:
– Он изображает малых пророков Клерреса, тех, кого Четверо посылают в мир. То, что он делает… Так нельзя! Он мошенник!
Двое зевак обернулись и подозрительно уставились на него. Виндлайер потупился и умолк. Человек на телеге тем временем болтал без умолку на двух языках, и вдруг какая-то женщина из толпы помахала над головой монеткой. Он кивнул ей, и она прижала монету ко лбу, а потом протянула ему. Человек улыбнулся, взял монету и приложил к собственному лбу. Он спросил женщину о чем-то, она ответила.
Поскольку многие в толпе этого языка не понимали, он пояснил для них:
– Ее мать и сестра живут далеко. Она хочет знать, обрадуются ли они, если она навестит их.
Он вновь прижал монету ко лбу, потом отнял. Рука его принялась выписывать петли и зигзаги. Выглядело это так, будто монета и впрямь подвела его руку к одному из ящичков. Человек открыл ящичек и достал оттуда орех. Я обомлела. Орех был золотой или выкрашен золотой краской. Человек вдруг ударил орехом себе по лбу, словно хотел кокнуть его, как яйцо, и протянул женщине. Она, поколебавшись, взяла его и раскрыла: скорлупа распалась в ее ладони на две половинки, будто разрезанная ножом. Внутри оказалась узкая полоска бумаги – белая в середине, по краям желтая, синяя, красная и зеленая. Женщина уставилась на бумагу, а потом протянула ее обратно человеку в телеге и что-то сказала.
– Прочти! Прочти! – эхом повторили зрители ее просьбу.
Он взял записку из рук женщины. У него были изящные кисти рук, и он устроил целое представление, когда разворачивал скрученную в трубочку полоску бумаги и вчитывался в слова, мелко написанные на ней. Он замер, вглядываясь в записку, и толпа завороженно подалась вперед.
– Ах, прекрасные вести, воистину прекрасные! – провозгласил он. – Ты спрашивала, стоит ли тебе отправляться в путь, и вот тебе ответ. «Ступай по дороге, залитой солнцем, и радуйся. Щедрый стол и чистая постель ждут тебя в конце пути. Твой приход наполнит дом ликованием». Ну вот, беги скорее, собирай вещи – и в путь. Кто следующий? Кто еще желает узнать, что за судьба его ждет? Разве это не стоит монетки?
