– Нужна мне ваша «безопасность», – пробурчал Пер. – Я не поэтому еду.
Я молчал и смотрел на огни. Мне хотелось стряхнуть все это с себя, как волк отряхивается от дождя, и бежать одному в ночь, чтобы сделать то, что я должен сделать. Под гнетом обязанностей я чувствовал себя как в клетке. Какой путь будет лучшим для всех нас?
– Тогда мы все должны сойти с этого корабля нынче же ночью. И искать другой способ попасть в Клеррес.
– Мы не можем, – сказал Шут.
Я повернул голову и уставился на него. Как он это делает? Как умудрился запросто сбросить одну маску и нацепить другую? Он посмотрел на меня – и, невзирая на пудру и румяна, это было лицо моего друга.
– Мы должны плыть на этом корабле, Фитц.
– Почему?
– Я ведь объяснял тебе. – Он говорил терпеливо и в то же время с досадой, как это умел только Шут. – Я снова начал видеть сны. Нечасто, но те, что я все же вижу, пронизаны ясностью и… неизбежностью. Если мы идем в Клеррес, мы должны плыть на этом корабле. Путь к моей цели узок и извилист, мне непросто вести нас по нему. И только Совершенный может найти нам лазейку к будущему, которое я должен создать.
– А раньше тебе не приходило в голову поделиться со мной всем этим? – спросил я с упреком.
Говорит ли он правду? Или это всего лишь уловка, чтобы получить желаемое? Недоверие к Янтарь понемногу отравляло нашу дружбу с Шутом.
– Чтобы мы оказались в Кельсингре, а потом в Трехоге, чтобы сели на этот корабль и таким образом попали в Делипай, мне пришлось совершить некоторые шаги. Если бы я рассказал тебе о них, о том, что я делал, и о том, чего старательно избегал, ты вел бы себя иначе. Но чтобы мы все оказались здесь, нужно было, чтобы ты действовал так, как действовал бы, если бы не знал ничего о том, что я сделал.
– Что? – переспросил Лант.
Он явно был сбит с толку, и его трудно было винить. Я мысленно разложил сказанное Шутом по полочкам:
– И поэтому, надо полагать, ты не можешь сказать мне, что еще ты видел во сне, и предупредить меня, как нам следует поступать дальше. Все должно оставаться на твое усмотрение.
Шут положил руки в перчатках на планшир.
– Да, – тихо сказал он.
– Чушь собачья! – порывисто заявил Пер. Спарк потрясенно посмотрела на него и с упреком пихнула локтем в бок. Он сердито глянул на нее. – А что? Это неправильно. Друзья так не поступают.
– Персивиранс, довольно, – тихо сказал я.
Лант вздохнул:
– Может, нам стоит пройти на бак и выяснить, что происходит?
Он повернулся и пошел в сторону носа, мы побрели следом. Мне не очень-то хотелось идти туда. Корабль гудел от горя, я чувствовал его рыдания всем существом. Пришлось приостановиться, чтобы укрепить свои стены, прежде чем двинуться за остальными под руку с Янтарь.
Шут проговорил – так тихо, что ушедшие вперед вряд ли могли его слышать:
– Я не стану просить прощения, Фитц. Не могу же я раскаиваться, когда делаю то, что должен сделать.
– Не уверен, что это так уж верно, – отозвался я.
На моей памяти я много раз делал то, что должен был сделать, и очень часто сожалел об этом.
– Мне пришлось бы раскаиваться куда горше, и тебе тоже, если бы я стал придавать больше значения твоим чувствам, чем тому, как нам попасть в Клеррес и спасти Би.
– Спасти Би… – Эти его слова были как кусок мяса, подвешенный перед носом оголодавшего пса. Я устал и был совершенно измучен виной и горем Совершенного. – А я думал, твой великий замысел состоит в том, чтобы уничтожить Клеррес и убить как можно больше его обитателей. Моими руками.
– Ты злишься.
Когда он произнес это, я понял, что это правда, и мне стало стыдно. Но от этого я разозлился только еще больше.
– Да, – признал я. – Это… Я так дела не делаю, Шут. Если я убиваю, я делаю это наверняка. Я знаю, кто моя жертва, знаю, где ее искать и как прикончить. А это все… безумие. Я направляюсь в места, которых не знаю, чтобы убить людей, о которых тоже почти ничего не знаю, и вдобавок я вынужден защищать нескольких незваных попутчиков. А теперь выясняется, что я танцую под твою дудку, под музыку, которой не слышу. Скажи мне вот что, Шут. Я выйду живым из этой переделки? А мальчишка? А Лант вернется к Чейду? И застанет ли он отца на этом свете? Спарк умрет или будет жить? А ты?
– Одни события вероятнее других, – тихо проговорил он. – И все они танцуют и вертятся, как монетка, закрученная на столе волчком. Ветер, поднявший пыль, дождливый день, отлив чуть ниже обычного: любая подобная мелочь может изменить все. Ты ведь сам знаешь, что это правда! Все, что мне остается, – это вглядываться в туман и говорить: «Кажется, вот в этом направлении путь свободен». И я говорю тебе: если мы хотим застать Би живой, нам лучше всего оставаться на этом корабле, пока он не прибудет в Клеррес.
Мое самолюбие бунтовало, но отцовские чувства взяли верх. Что бы я только не отдал за то, чтобы сделать хоть немного больше шанс спасти Би! Чтобы держать ее на руках, защищать ее… Чтобы сказать ей, как сильно я казнил себя за то, что не уберег ее… Чтобы пообещать, что больше никогда не брошу, что всегда буду рядом, буду хранить ее…
Остальные ждали нас. Янтарь сжала мою руку, и я повел их вперед, на бак. Мои спутники пристроились следом. Нет, не спутники – мое войско. Мой отряд стражи, который я должен защищать, ведя навстречу тому, о чем не имею представления.
Янтарь тихо спросила:
– Слева горит какой-то яркий свет?
– Это фонарь на носу «Проказницы». Он очень яркий.
Люди у нее на палубе о чем-то спорили. Я мало что смог разобрать, но расслышал слово «якорь» и отрывистый приказ вытащить кого-то там из койки.
Янтарь обратила лицо к свету и широко распахнула светло-золотые глаза. Губы ее изогнулись в легкой полуулыбке. Бледное лицо напомнило мне луну в ночи.
Она сказала:
– Я чувствую его. Мои глаза видят все лучше, Фитц. Так медленно… Но я верю, что зрение восстанавливается.
– Это было бы хорошо, – сказал я, но подумал, не обманывает ли она себя.
Тем временем у нас на полубаке голоса звучали то громче, то тише. Вот что-то запальчиво крикнула Альтия, но слов я не разобрал. Мы стояли слишком далеко, между нами и спорщиками толпилось много матросов.
Ответом Альтии были слова Совершенного:
– Нет, уж ты-то должна знать, что я – не Кеннит, и Кеннит не просит об этом. Разве Проказница – это твой отец или бабка? Конечно нет! Это требование исходит не от Кеннита. Этого хочу я, Совершенный! Корабль, сделанный из убитых драконов, принятый в семью удачнинских торговцев и порабощенный ими. Меня, нас никто не спрашивал! У нас не было выбора, кого любить, когда Ладлаки вливали свою кровь и души в кости нашей палубы! И я не прошу, я требую! Разве у меня нет права на него? Такого же права, какое было у его предков на меня? Разве это не справедливо?
