– Нет. – Отказ прозвучал резко, и я попытался смягчить впечатление. – Шут, я не властен над тем, что происходит, когда наши разумы соприкасаются. Все происходит само с какой-то неизбежностью. Нас словно несет течением.
– Как та река Силы, о которой ты говорил? Поток магии?
– Нет. Это другое.
– Тогда что же это?
– Ну как я могу объяснить то, чего сам не понимаю?
Он фыркнул:
– Ну вот! А когда я так говорю, ты злишься!
Я попытался вернуться к тому, с чего начался разговор:
– Ты говорил, что тебе снились еще сны про Би.
– Да.
Короткий ответ, нераскрытая тайна. Я не отступал:
– Что за сны, Шут? Где ты видел Би во сне? Что она делала?
– Знаешь, мои сны не показывают мне отрывки из ее жизни. Это лишь намеки и знамения. Как во сне про свечи. – Он снова наклонил голову. – Ты помнишь, как Би описала увиденное. Но вот что я тебе скажу: это очень старый сон. Многие пророки видели его. Он может означать очень многое. И все же я думаю, что это сон о нас. Сны Би более прозрачные, чем все, о каких я слышал. Вспомни, как она видела нас в обличьях паяца и волка.
– Как один и тот же сон может сниться разным людям? – Я отбросил его слова – они только сбивали с толку. Голос мой, будто по собственной воле, сделался низким и угрожающим, как волчье рычание.
Слепые глаза Шута распахнулись чуть шире.
– Да вот может. Это позволяет Слугам судить, какой сон вернее сбудется. Если его видят многие, значит это случится почти наверняка. Сон про свечи – обычное дело среди тех, в ком течет кровь Белых. Каждый видит его немного по-своему, и все же не составляет труда понять, что это один и тот же сон. Мне вот снилась развилка. Вдоль одной дороги были расставлены четыре свечи. Она вела к каменному домику с низкой дверью и без окон. Такие домики строят для мертвых. Другую дорогу освещали три свечи. Она вела туда, где пылал огонь и кричали люди. – Он тихонько вздохнул. – Я стоял и смотрел на все это. И тут откуда-то из темноты вылетела пчела и стала кружить, жужжа, у меня над головой.
– И ты думаешь, что это сон о моей Би? Потому что «Би» означает «пчела»?
Он медленно кивнул:
– Но не только поэтому. Просто такое уж ощущение осталось у меня от этого сна. Но это не единственный мой вещий сон.
– И что означают твои сны? – спросил я, хотя крепко сомневался, что его нынешние сны значат больше, чем мои.
Когда я вернул Шута из мертвых, он сказал, что новое будущее, то, которое мы с ним создали, сокрыто от него. Возможно, он просто слишком отчаянно мечтает снова видеть грядущее и разум играет с ним злую шутку, выдавая желаемое за действительное?
– Я мог бы сказать: «Ты не хочешь это услышать», но это была бы неправда. А правда в том, что я не хочу говорить. Но я знаю, что должен! – поспешно добавил он, прежде чем я успел возразить.
Шут прокашлялся и опустил голову, словно уставился на свои руки. Он потер друг о друга кончики пальцев, будто вспоминая боль. Некоторые ногти на его обнаженной руке уже отросли, другие, похоже, тоже восстанавливались. Я отвел глаза, чтобы не видеть это напоминание о том, через что ему пришлось пройти. Тело может исцелиться, но душевные раны, оставленные пытками, будут вечно сочиться ядовитым гноем. Я наклонился и взял Шута за руку в перчатке:
– Скажи мне.
– С ней плохо обращаются.
Я был готов к этому. Если Би жива, вряд ли похитители добры к ней. Но услышать это из чужих уст было все равно что получить удар кулаком под дых.
– Как? – выдавил я.
«Это всего лишь сны», – напомнил я себе. Возможно, просто морок.
– Не знаю. – Он говорил хриплым шепотом. – Мне снилось, как волчонок вылизывает ее раны и прижимается к ее боку, чтобы согреть. Мне снилось нежное белое деревце, с которого оборвали все цветы; ветки его были жестоко перекручены.
Я пытался вздохнуть – и не мог. Шут тихонько застонал, и я понял, что до боли сдавил его пальцы. Я ослабил хватку и перевел дыхание.
– Но еще мне снилась рука, сжимающая факел. Не знаю, как понимать этот сон. Факел упал на землю, и кто-то наступил на него. И голос произнес: «Лучше идти в темноте, чем следовать за ложным маяком». – Помолчав, он добавил: – Самое странное, что сначала было темно. А ослепительный свет вспыхнул, когда факел затоптали.
– А почему ты решил, что это сон о Би?
Шут смутился:
– Я не уверен, но может статься, что это так. И… это был такой обнадеживающий сон. Мне хотелось поделиться им с тобой.
В дверь торопливо постучали и, не дожидаясь ответа, ее распахнули.
– Ой! – пискнула Спарк, увидев, что мы с Шутом держимся за руки.
Я отпустил Шута. Спарк быстро овладела собой и объявила:
– Капитан Трелл просит всех способных к работе подняться на палубу. Время поднимать якорь. Клеф послал меня разыскать вас. А Пера и Ланта он приставил к делу, как только мы вернулись.
Меня порадовало, что появился повод закончить разговор о мрачных снах, но рассказ Шута крутился в голове весь день. Я охотно учился морскому делу, лишь бы не тревожиться о судьбе дочери. Потому что думать о любой ее судьбе было мне как острый нож. Би больше нет, ее разметало в потоке Силы. Или Би жива, и в эти минуты ее пытают.
Я работал до полного изнеможения, а на ночь устроился в гамаке в матросском кубрике, чтобы заснуть без снов под разговоры, ругань и смех.
* * *
На следующий день после отплытия из Делипая меня нашел мрачный Пер:
– Вы не видели Пеструху?
Пока он не сказал, я даже не замечал, что ворона давно не показывается.
– Не видел, – ответил я. И скрепя сердце добавил: – Вороны живут на суше, Пер. Там, на Делипае, для нее полно еды. Я знаю, что ты делился с ней, когда мы перебивались впроголодь. Но может быть, теперь она решила, что лучше кормиться самой.
– Я недавно подкрасил ей перья. Что с ней будет, когда чернила сойдут?
– Не знаю.
Она дикая сердцем и навсегда останется такой. Птица ясно дала понять, что не желает быть связанной Даром. Я постарался забыть о ней.
И все-таки у меня камень с души упал, когда на второй день вдалеке послышалось карканье. Мы с Пером как раз залезли на мачту и стояли на выбленках, держась за рею. Ворона казалась лишь крохотной тенью у горизонта, но, мерно работая крыльями, она подлетала все ближе к кораблю и наконец, издав приветственный звук, плюхнулась на руку Пера.
– Без сил, – выдала она. – Совсем.
Перебирая лапками, Пеструха поднялась ему на плечо и устроилась у самого подбородка мальчишки.
– Клянусь, иногда мне кажется, что она понимает каждое наше слово, – сказал я.
