И все-таки он сошел вместе с нами на причал. Там снова взял руки Двалии в свои, и она запрокинула голову, чтобы встретить его полный обожания взгляд.
– Будь осторожна, моя прелестница, – проговорил капитан и наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание.
Я почувствовала, что сделал Виндлайер: он отдернул пелену обмана в тот самый миг, когда их губы почти соприкоснулись. Капитан увидел Двалию такой, какой она была на самом деле. И отшатнулся, так и не поцеловав ее. Виндлайер мгновенно вернул чары на место, но капитан уже отошел на шаг назад. Он заморгал, потер глаза обеими руками и робко посмотрел на Двалию.
– Я слишком давно не спал. Стоило мне оказаться на твердой земле, как голова пошла кругом. Леди Обриция, увидимся вечером. Поужинаем вместе.
– Конечно, – едва слышно отозвалась она.
Он отвернулся, потирая лоб, и поднялся на корабль. Очутившись на палубе, он снова посмотрел на нас, и Двалия помахала ему рукой в перчатке. Капитан усмехнулся, как мальчишка, помахал в ответ и вернулся к своим делам. Двалия несколько мгновений смотрела ему вслед. От горя ее невзрачное лицо сделалось еще непривлекательнее. Виндлайер стоял с невинным видом, притворяясь, что ничего не заметил. Однако…
– Он видел меня, – проговорила Двалия низким, угрожающим голосом. – Ты дал ему увидеть меня.
Виндлайер отвел глаза, уставившись вдаль.
– Возможно, на миг мои чары как бы сбились с шага. – Он мазнул по ней взглядом и снова отвел глаза. От меня не укрылось его злорадное выражение, но оно промелькнуло у него на лице слишком быстро, поэтому Двалия ничего не заметила. – Нужно очень много сил, чтобы поддерживать такой обман, – напомнил Виндлайер. – Капитан не из легковерных людей. Следить, чтобы вся его команда денно и нощно видела в тебе леди Обрицию, было непросто. А мне еще приходилось заставлять капитана видеть тебя совсем не такой, какая ты есть, все время, что он проводил с тобой. Это совсем истощило мои силы. Вероятно, сейчас самое время дать мне…
– Не здесь! – прорычала она и, злобно оглядев нас обоих, приказала: – Берите сундук – и за мной.
Виндлайер взялся за одну ручку сундука, я – за другую, и мы пошли. Вещи были не такими уж тяжелыми, но нести их было нелегко, потому что Виндлайер был рохля. Он постоянно менял руку и шел, перекосившись набок, словно с трудом удерживал такую ношу. Сундук постоянно ударялся о мостовую и бил меня по бедру и икре. Примерно каждые сто шагов Двалии приходилось останавливаться и дожидаться нас. Виндлайер старался поддерживать ее личину. Мужчины останавливались и провожали ее восхищенными взглядами. Две женщины всплеснули руками, обсуждая великолепие ее платья и шляпы. Двалия гордо шествовала по улицам, а когда оглядывалась на нас, я замечала в ее глазах довольство, какого никогда не видела прежде.
Мы шли по улицам среди многочисленных прохожих, которые в моих глазах выглядели странно и непривычно. Я догадывалась, что это купцы, моряки и рабочие, но какие же удивительные, непохожие и яркие наряды они носили! Вот мальчик с волосами рыжими, как ржавчина, и руками, усыпанными веснушками, как перепелиное яйцо – крапинками. Вот женщина, возвышающаяся над толпой, со смуглой кожей и обнаженными руками, покрытыми белой татуировкой от кончиков пальцев до широких плеч. Вот лысая девочка в розовом платье скачет рядом со своей лысой мамой, у которой вокруг губ сверкают крохотные самоцветы. Я обернулась, гадая, как же эти камешки держатся на ее коже, и сундук снова ударил меня по тому самому месту на икре, где за время дороги уже набил синяк.
Я чувствовала, что Виндлайеру трудно нести сундук и одновременно морочить голову всем встречным обликом леди Обриции. В третий раз, когда Двалии пришлось дожидаться нас, она сказала ему:
– Вижу, ты снова становишься бесполезным. Ладно. Ни к чему так надрываться. Пока что можешь просто делать так, чтобы нас не замечали.
– Постараюсь.
Ее черты вмиг лишились красоты. Двалия сделалась заурядной и даже хуже. Такой, что второй раз и не взглянешь.
Двалия проталкивалась вперед по улицам, люди неохотно расступались перед ней, а мы тащились следом. Чувствовалось, как истончается магия Виндлайера. Я покосилась на него: он весь взмок, пытаясь тащить вещи и при этом отводить глаза прохожим. Его магия мерцала и дрожала, как умирающий язык пламени на мокром полене.
– Не могу… – пропыхтел он и сдался.
Двалия сердито глянула на него. Понимает ли она, что лишилась своей маски? Но вскоре люди стали замечать ее. Какая-то женщина содрогнулась при виде шрама у нее на щеке. Маленький мальчик вынул палец изо рта и показал на нее. Мать шикнула на него и поспешно увела прочь. Дважды нам встречались бледнокожие; они останавливались и, казалось, собирались поздороваться, но Двалия шла дальше, не обращая на них внимания. На нее уже откровенно таращились, и она наверняка понимала, что ее видят в истинном обличье. Один старый моряк крякнул от омерзения при виде нее.
– Свинья в шляпке, – сказал он своему смуглому приятелю, и они грубо расхохотались, проходя мимо нас.
Двалия остановилась посреди улицы. Она не обернулась, когда мы догнали ее, только бросила через плечо:
– Оставьте этот сундук. Все равно я не собираюсь все это носить. Бросьте его здесь.
Она вынула шпильки, которыми была приколота ее шляпка, швырнула ее на мостовую и решительно зашагала дальше.
Я опешила: в голосе Двалии слышались неподдельные слезы. Виндлайер отпустил ручку сундука, и его край с грохотом упал на мостовую. А я все стояла, не в силах поверить, что Двалия говорила серьезно. Она шла не оглядываясь и так быстро, что мы запыхались, пока догнали ее. За все время путешествия мне приходилось мало ходить, и теперь ноги быстро напомнили об этом. Торопясь за Двалией, я почти не успевала смотреть по сторонам. Только мельком видела чистенькие, просторные улицы. Прохожие тоже были чистые, одетые пусть без изысков, но опрятно. Женщины носили юбки с широким поясом на талии, складками спускающиеся едва ли до колена. Обувались они в сандалии, а их блузки были либо вовсе без рукавов, либо с рукавами такими длинными, что пышные оборки скрывали кисти. Иногда встречались женщины с черными, как у наших женщин, волосами, только невьющимися. Некоторые мужчины носили жилетки прямо на тело и штаны такие же короткие, как юбки у женщин. Наверное, в этих теплых краях ходить так было удобно, но мне эти люди казались полуголыми. Кожа у местных жителей была светлее, чем у уроженцев Шести Герцогств, ростом они были выше, а мои светлые волосы были тут обычным делом. И я не видела ни одного нищего.
Когда причалы, склады и гостиницы остались позади, мы миновали несколько розовых и светло-желтых зданий, бросившихся мне в глаза еще с корабля. Под окнами в ящиках красовались цветы, сбоку у дверей стояли скамеечки. Ставни по случаю погожего дня были распахнуты, и я заметила множество прях за работой в одном таком доме. Из полутемной глубины комнаты позади них доносился стрекот ткацких станков. Мы прошли мимо здания, источающего аромат свежеиспеченного хлеба. Повсюду, куда ни кинь взгляд, царили чистота и порядок. Совсем не таким я представляла себе Клеррес. Глядя на Двалию, я думала, что этот город полон злобных людей, а тут сплошь благодать нежных оттенков.
