Кроме нас, по улицам спешили и другие пешеходы. Как и в портовой части города, они были очень разные. Больше всего было светловолосых и светлокожих, одетых по местной моде. Но попадались и те, кто явно пришел издалека и был здесь чужаком. Кроме того, постоянно встречались мужчины и женщины в форме стражи, с вышитой на груди лозой. Многие из них открыто таращились на обезображенное лицо Двалии; некоторые, похоже, узнавали ее, однако, узнав, не пытались поздороваться, а потрясенно отводили глаза. Она, со своей стороны, тоже не пыталась ни с кем заговорить и шла так быстро, что мы обгоняли большинство прохожих.
Путь к белому острову вывел нас на дорогу, идущую вдоль берега. Волны накатывались на пляж. Серо-белый песок блестел поверх гранита. Мы шли по добротной гладкой дороге мимо домов, огородов и увитых плющом беседок. Дети в одинаковых просторных одеждах играли во дворах и сидели на крылечках. Я не могла отличить мальчиков от девочек. Двалия все шла и шла. На ходу она вытащила последние шпильки из волос, и косы упали ей на плечи. Она сняла ожерелье и серьги: я думала, Двалия выбросит их, но она затолкала украшения в сумку. В ней не осталось ничего от леди Обриции. Даже великолепное платье теперь выглядело скорее нелепым, чем красивым.
К собственному изумлению, я начала читать ее чувства. Двалия не расплескивала себя во все стороны, как мой отец. Его мысли и эмоции всегда захлестывали меня, потому-то мне и пришлось научиться ограждать свой разум стенами. Мысли и чувства Двалии были куда слабее. Наверное, я стала улавливать их только потому, что очень долго просовывала тонкие усики собственных мыслей в ее разум. Волк-Отец ведь предупреждал меня: путь наружу – это всегда и путь внутрь. И теперь ее мысли просачивались в мой собственный разум. Я чувствовала, как она злится на то, что никогда не была красавицей, что ее никогда не любили, только терпели, поскольку она приносила пользу. Потом Двалия вернулась мыслями к тем временам, когда единственный раз в жизни любила и была любима. Я увидела высокую женщину, которая смотрела на нее сверху вниз и улыбалась. Бледную Женщину. Потом воспоминание оборвалось, словно раздавленное лавиной льда. Чем ближе мы подходили к острову, тем старательнее она оправдывала себя, черпая силу в своей злости. Она заставит их признать, что справилась с заданием. И не позволит им насмехаться над ней или винить ее.
А потом она отомстит.
Словно почувствовав прикосновение моего разума, Двалия злобно оглянулась на нас:
– Живее идите! Уже начался отлив. Я хочу поспеть пораньше, чтобы не завязнуть в толпе просителей. Виндлайер, хватит киснуть. Идешь, будто вол на бойню. А ты, мерзавка мелкая? Смотри держи язык за зубами, когда я буду говорить перед Четырьмя! Поняла? Чтобы ни звука. А не то, клянусь, я убью тебя.
Она уже несколько дней так на меня не накидывалась, и я опешила от неожиданности. Виндлайер перестал таращиться себе под ноги и вскинул подбородок, но, думаю, сделал это не потому, что она так велела, а обрадовавшись, что мне достался плевок яда. По-видимому, я упала в глазах Двалии, и мы с Виндлайером теперь на равных, а то и хуже. Виндлайер по-прежнему брел враскачку, но уже быстрее. Мне было страшно при мысли о встрече с Четырьмя и очень хотелось расспросить о них, но я помалкивала. Виндлайер все поглядывал на меня, словно надеялся, что спрошу. Я держалась. Несколько раз мой тайный план чуть не просочился в мои мысли, но я отгородилась от них. Мне будет очень хорошо здесь, в Клерресе. У меня начнется чудесная жизнь. Я буду усердной, буду приносить пользу. Когда Виндлайер поворачивался ко мне, я смотрела на него с бездумной улыбкой. У него было такое удивленное лицо, что меня подмывало рассмеяться вслух, но приходилось держаться.
Маленькие дома остались позади, и мы поравнялись с очень большим зданием из белого камня. Оно было лишено каких-либо украшений и вообще изящества; все в нем было подчинено практическим целям. Рядом с ним были большие конюшни с собственной кузницей, а на нескольких открытых площадках стражники, потея, дружно отрабатывали боевые приемы: выпад, удар, отступить. Команды их наставников эхом отражались от стен, пыль стояла столбом.
Дальше началась часть города, больше похожая на ярмарку по случаю Зимнего праздника, чем на городские улицы. Перед крепкими каменными домами там были натянуты полотняные навесы, и к каждому из них тянулась очередь. В тени под каждым навесом на роскошно украшенном кресле, почти как на троне, восседал человек с кожей бледнее моей. Одни продавали маленькие свитки. У других были комоды, как у того человека, кто посоветовал нам искать «Морскую розу». Третьи щеголяли узорчатыми, ни на что не похожими шалями, сверкающими серьгами и кружевными жилетами. Некоторые были одеты в непритязательные бледные оттенки желтого, розового и голубого. Один – или одна? – вглядывался в хрустальный шар на узорчатой подставке глазами цветом точь-в-точь как у форели. Перед ним, сжимая руку юноши, в молчаливом ожидании стояла женщина.
Здесь же можно было купить амулеты на удачу, или чтобы забеременеть, или чтобы овцы лучше плодились, чтобы поля давали хороший урожай, а дети сладко спали по ночам. Эти товары громко предлагали юные отпрыски торговцев, сновавшие среди прохожих с переносными лотками; они кричали пронзительно и неумолчно, как чайки над морем.
Были тут и прилавки с едой, как сладкой, так и сытной. Аппетитные запахи напомнили мне, что мы не ели с самого рассвета и весь день куда-то быстро шли, но Двалия не замедлила шага. Я была бы рада бродить по этому рынку целый день, но она провела нас сквозь него, не глядя по сторонам.
Один раз я услышала чей-то шепот:
– Это точно была она! Это Двалия!
А кто-то ответил:
– Но тогда где все остальные? Все эти небелы на красивых белых лошадках?
Однако она и тогда не повернула головы. Мы торопливо прошли вдоль длинной, плотной очереди. Нам вслед ругались и кричали, что так нельзя, но Двалия упорно проталкивалась вперед, пока не оставила позади себя всех ожидающих. Короткая насыпь из камней и песка упиралась в железные ворота. За ними насыпь вдруг уходила под воду, дальше виднелся каменный остров с белой крепостью. Перед входом стояли четыре крепких стражника. Двое были вооружены пиками и непреклонно смотрели на толпу. У других двоих были мечи. Выглядели они грозно: темноволосые, голубоглазые и мускулистые, такие высокие, что даже женщины были выше моего отца. Но Двалию это не смутило.
– Пустите. Я пройду.
– Нет, не пройдешь. – Стражник даже не взглянул в ее сторону. – Ты отправишься в конец очереди и будешь ждать. Когда вода отступит и дорога полностью обнажится, мы начнем пропускать паломников, как положено, по двое. Так у нас заведено.
Двалия шагнула к нему и заговорила сквозь стиснутые зубы:
– Я знаю, как у вас заведено. Я вхожу в Круг. Я лингстра Двалия, я вернулась. Четверо захотят услышать мой отчет как можно скорее. Не смейте задерживать меня.
Она быстрым взглядом подхлестнула Виндлайера. Я почувствовала, что он честно попытался что-то сделать, но его магия бессильно разбилась об уверенность стражников.
