Один из них наклонил голову и искоса посмотрел на нее. Потом толкнул локтем свою напарницу:
– Это она? Двалия?
Женщина-стражник нехотя оторвала взгляд от нетерпеливо бурлящей очереди и уставилась на Двалию. Морщины на лице женщины стали глубже. Потом она заметила Виндлайера рядом:
– Она уехала очень давно, во главе кавалькады на белых лошадях. Может, это и она, только в этом платье ее трудно признать. Но вот этого я узнаю. Это любимчик Двалии, Виндлайер. Вечно был у нее на побегушках. Так что если это он, то она, наверное, и есть Двалия. Надо пропустить.
– Сейчас? Когда еще продолжается отлив и вода перетекает через насыпь?
– Там уже неглубоко. Я точно знаю. Я хочу пройти сейчас. – Тон Двалии не допускал возражений. – Откройте мне ворота.
Они отступили от нее, быстро посовещались. Один стражник нахмурился и показал на Двалию, похоже имея в виду ее нарядное платье, но остальные только пожали плечами, и он вынул засов и распахнул перед нами створки ворот. Те открывались в нашу сторону, и нам пришлось отступить, вжавшись в людскую массу. А когда Двалия двинулась вперед и мы с Виндлайером – за ней, паломники попытались пристроиться следом. Но стражники с пиками вышли вперед и, скрестив древки, заставили очередь отступить. Мы пошли дальше одни.
Насыпь была вымощена каменными плитами, гладкими и ровными, как стол. Двалия дошла до кромки воды и пошла дальше, не останавливаясь. Она не стала приподнимать юбки или снимать туфли. Просто двигалась себе вперед, словно море уже было не властно над дорогой. Мы поспевали за ней. Поначалу и правда было мелко, но вода оказалась вовсе не теплой, а такой холодной, что ноги немели. Дальше дорога быстро уходила глубже, мои туфли промокли; волны доходили мне до лодыжек, а потом и до голеней. Вода отступала, и вскоре я начала ощущать силу прилива, влекущую нас в сторону моря. Виндлайер шел рядом со мной и хмурился.
– Не нравится мне это, – проныл он.
Ни Двалия, ни я не обратили на него внимания, однако вскоре мне пришлось разделить его тревогу. Дорога уходила все глубже, и откатывающиеся от берега волны толкали меня все сильнее. Мне случалось переходить вброд ручьи и маленькие речки, но тут вода была другая, морская. Она пахла иначе и была куда жестче, чем я ожидала. Когда мы начинали путь, казалось, что до ворот на дальнем конце затопленной насыпи рукой подать. Теперь, когда вода уже доходила мне до бедер, берег словно делался только дальше. Даже Двалия замедлила шаг. Я упрямо смотрела ей в спину и брела вперед, борясь с напором течения. Может, сейчас и был отлив, но волны перекатывались через насыпь, и некоторые захлестывали меня по пояс. Виндлайер от страха начал то ли напевать, то ли поскуливать. Он все больше отставал. Когда я обернулась и поняла это, то попыталась ускорить шаг. Вода сделалась еще холоднее, и я запыхалась, борясь с ней. «Пусть он тут и останется», – подумала я яростно. Должно быть, Виндлайер уловил мою мысль, потому что заскулил громче. Раздался всплеск: это он споткнулся и упал. Потом с горестным криком снова поднялся на ноги.
Утони! – метнула я в него приказ, как стрелу, и быстро захлопнула стены.
Солнце нещадно палило, обжигая кожу на голове сквозь пушок волос, а море леденило ноги. Я обхватила себя руками, прижав к груди узелок со своими одежками. Хотелось пить, но я запретила себе обращать внимание на жажду и боль в мышцах. Жизнь на борту корабля не подготовила меня к сегодняшнему переходу. Солнце отражалось от воды. Я попыталась разглядеть Двалию впереди, но от этого блеска рябило в глазах. Меня начала бить дрожь. Я чувствовала себя совсем больной.
Вода правда стала ниже или мне кажется? Возможно. Я воспрянула духом и рванулась вперед, ссутулившись, борясь с волнами. Когда я снова подняла голову, Двалия уже стояла у ворот, препираясь со стражниками, которые не спешили их открывать. С другой стороны горстка людей ожидала, когда можно будет покинуть остров. Судя по их усталому виду и кожаным и тканым фартукам, это были слуги Слуг. Возможно, они отработали свое и хотят вернуться домой.
Я выбралась на сушу рядом с Двалией. Она неожиданно развернулась ко мне, схватила за шиворот, подтащила к стражнику и встряхнула так, что чуть не приподняла над землей.
– Нежданный Сын! – прорычала она. – Думаете, Четырем понравится, если из-за вас он предстанет перед ними позже?
Стражники переглянулись. Самый высокий спокойно посмотрел на Двалию:
– Ты про старую сказку?
Тут нас догнал трясущийся Виндлайер, и стражник толкнул товарища:
– Это же Виндлайер. Уж этого-то пролазу-евнуха я везде узнаю. Значит, она и правда Двалия. Пропусти их.
Ворота открыли, и мы вошли. Двалия по-прежнему тащила меня за шиворот. Я старалась не сопротивляться, хотя для этого приходилось идти на цыпочках. Не могла оглянуться и посмотреть, идет ли за нами Виндлайер, но слышала, как с глухим скрежетом вернулся на место засов.
Перед нами протянулась дорога, присыпанная коричневатым песком, который поблескивал на солнце. Тропа была прямая и пустая. Слева и справа раскинулся скалистый берег. Только человеческие руки могли сделать его таким пустым и плоским. Никто не смог бы пересечь это пространство незамеченным. Никогда еще не доводилось мне видеть землю настолько безжизненную. Ни травинки, ни насекомого. Глаз только и отдыхал что на валяющихся тут и там камнях размером с ведро. Двалия вдруг выпустила мой воротник.
– Поторапливайся. И помалкивай, – велела она и снова зашагала вперед своим походным широким шагом.
Промокшие, безнадежно испорченные юбки хлопали ее по ногам. Я, как могла, старалась поспевать за ней. Потом подняла глаза на крепость, и голова у меня пошла кругом еще больше, чем от игры солнца на морской ряби. Белые стены твердыни искрились. Мы шли и шли, а она как будто не становилась ближе. Со временем я начала понимать, насколько же эта крепость – или замок? или дворец? – больше, чем мне сперва показалось. С палубы корабля я видела восемь башен. Отсюда, снизу, были видны только две, и бесформенные головы, венчавшие их, походили на черепа. Я ковыляла вперед под палящим солнцем, опустив голову и прикрыв глаза, спасаясь от яркого блеска. Всякий раз, когда я осмеливалась взглянуть вперед, огромное строение в конце длинной дороги выглядело иначе.
Когда мы подошли так близко, что я могла увидеть гребни стен, только запрокинув голову, оказалось, что стены украшены узорчатыми барельефами. Не считая их, стены были белые и гладкие: я не могла разглядеть снизу ни окон, ни даже бойниц, ни дверей. С этой стороны проникнуть в замок было невозможно. Тем не менее дорога вела все прямо и прямо. Барельефы, белые на белом фоне, были намного выше человеческого роста и сверкали даже ярче, чем сами стены. Я присмотрелась к ним, но вскоре отвела глаза и зажмурилась, так ослепительно они блестели. Однако изображения стояли передо мной, даже под закрытыми веками.
Они были мне знакомы.
Этого не могло быть, но я знала, что́ это. Знала из воспоминаний о прошлом, которого не было, или о будущем, которое еще не настало. Этот плющ вился в моих снах. Я нарисовала его на обложке дневника, использовав как рамку для своего имени. На моем рисунке у лозы были листья и цветы-раструбы. Я ошиблась. Это было абстрактное изображение. И тут мне впервые пришло в голову, что художник пытался передать идею, и я, кажется, знаю, что он имел в виду. Это же река, водопадом рушащаяся из настоящего и дробящаяся на тысячи, нет – миллионы, нет – бесчисленное множество рукавов-будущих, и каждый из рукавов тоже разветвляется на бесконечное число возможных исходов. И среди всего этого многообразия вьется единственная, до невозможности узкая, сверкающая тропа – будущее, которое может и должно осуществиться. Если верно направить события. Потому что при условии, что Белый Пророк видит сны, хранит веру и прилагает усилия, чтобы направить мир на нужный путь, время потечет именно туда.
