Наше носовое изваяние было неподвижно, словно обычная деревянная фигура. Мое молодое лицо было обращено к городу и низким холмам вокруг него. Такая безмятежная картина… Но скорее всего, сегодня мне придется обагрить руки кровью. Если исполню задуманное, сегодня многие умрут. Я сделаю все, что потребуется, чтобы вернуть свою дочь.
Рискнул протянуть наружу крохотный усик Силы.
Би! Папа здесь. Я найду тебя и отвезу домой.
Я не ощутил ответа, но продолжал ждать, опустив стены. Однако дотянулась до меня не Би. Сначала меня легко, как ниточка, коснулся Дьютифул. Потом Неттл. А потом, словно за переброшенной через пропасть веревкой протянулся крепкий трос, их мысли укрепила Сила Олуха. Он все еще был могуч, хотя уже постарел, у него все тело ныло, и он был недоволен тем, что его разбудили так рано. Его Сила протянулась мостом между мной и остальными.
Привет, дедушка!
В первое мгновение я не понял Дьютифула. Потом меня осенило.
Ребенок родился?
Неттл откликнулась уверенно, однако в ее мыслях чувствовалось изнеможение.
Девочка. Королева Эллиана счастлива. Она попросила позволить ей выбрать девочке имя. Хоуп. Ее назвали Хоуп – Надежда.
Хоуп, мысленно произнес я, и стоило мне сделать это, как его суть, надежда, всколыхнулась во мне. Не было нужды выражать свои мысли словами. Все мои чувства по отношению к Неттл и моей новорожденной внучке хлынули к ней сквозь Силу. Хоуп – Надежда, – повторил я и ощутил ее.
И это еще не все новости! – Дьютифул сгорал от нетерпения, словно восторженный мальчишка. – Моя королева хранила это в секрете, пока не решила, что уже можно сказать, не опасаясь беды. У нее будет ребенок, Фитц. Как ни удивительно, я снова стану отцом. Она уже выбрала имя. Все равно, мальчик родится или девочка, нашего ребенка будут звать Промиз – Обещание.
Мои глаза наполнились слезами, каждый волосок на теле встал дыбом. Радость Дьютифула, преодолев неимоверное расстояние между нами, заполнила меня, и я еще больше воспрянул духом.
Ну да, дети. Сплошные дети, и из-за них приходится вставать так рано.
Уж конечно, Олух считал, что все это может подождать до более позднего времени дня. Мне стало жаль маленького человечка, ведь у него так ныли старые кости.
Разбудите кухарок! – предложил я. Устройте веселый пир! Пирожные с розовой сахарной глазурью, имбирные пряники и крохотные пирожки с пряным мясом!
Да! – Чувствовалось, как обрадовался Олух при этой мысли. И вишни в тесте, обжаренные в жиру! И темный эль!
Олух, старый друг, я не могу присоединиться к вам, так что выбери блюда для пира в честь моей внучки за меня. И съешь мою порцию, хорошо?
Это я могу! – отозвался он. А потом спросил робко: А можно мне подержать ее?
Я затаил дыхание. И ушами Неттл услышал, как Риддл говорит:
Конечно можно! Двумя руками, как щенка, Олух! Нет, держи ее рядом с собой, так она будет чувствовать себя в безопасности в твоих сильных руках.
Она теплая, как щенок! И пахнет, как только что родившийся щеночек! Со мной тебе нечего бояться, малышка. Ой, она смотрит на меня! Глядите, она на меня смотрит!
До меня донесся голос Эллианы:
Она вырастет, доверяя тебе.
Если бы только я был с вами! – При этой мысли сердце мое понеслось вскачь.
Не волнуйся, Фитц. Пока тебя нет, я буду ей дедушкой. Олух предложил это от всей души, и все, что мне оставалось, – это дать ему почувствовать мою благодарность. Мне подумалось, что, возможно, мой чудаковатый старый друг станет лучшим дедушкой, чем я.
Где вы сейчас? – спросил Дьютифул.
Стоим на якоре у входа в гавань Клерреса. Сегодня я отправлюсь спасать Би.
Их захлестнули переживания, их было так много, что всех не перечислишь, но ярче всего мерцали страх и надежда.
Будь осторожен, тихо взмолилась Неттл из далекого далека.
Будь беспощаден. Убей их всех и обрушь город им на голову. Верни Би домой, к нам! – Это был Дьютифул. Он посмотрел на дочку Неттл, потом на слегка округлившийся живот Эллианы. В нем пробудилась ярость отца. Убей Слуг! Пусть они пожалеют, что услышали о Видящем!
Стоило ему назвать мое родовое имя, что-то огромное зашевелилось в глубине потока Силы. Никогда еще я не сталкивался ни с чем подобным. Неттл, Дьютифул и Олух разом отпрянули.
Стены! – крикнул я им, но их уже и след простыл.
Как только Олух отвлекся, они растворились, как утренний туман, и я остался один в трясине чужой магии – какой-то отвратительной, неправильной, порченой и грязной магии. Словно ребенок шипел по-змеиному. Густая, склизкая, она вздымалась вокруг меня. Бесшабашно потянувшись вовне, я открыл путь внутрь себя. И этот чуждый разум просочился в меня.
Это был слякотный поток мыслей. Я постарался сделаться маленьким и неподвижным, как орех в скорлупе. Меня учили использовать Силу прицельно и аккуратно, направляя в противника, как меч. Этот разум пёр, как тесто из квашни. Он был могуч, но не имел формы и цели. Так пахотная лошадь может навалиться в стойле на своего хозяина. Я замер и не сопротивлялся.
Видящий. Это имя… – Он ощупью искал меня. Я затаил дыхание. Я чувствую тебя. Ты ведь близко, да? А что это ты привел с собой? Это не человек…
Поток густой магии коснулся Совершенного. Корабль очнулся, по палубе пробежала дрожь.
Не трогай меня! – велел корабль, и я успел ощутить его отвращение, прежде чем Совершенный воздвиг собственную защиту, ту самую, при помощи которой скрывал от меня свои мысли.
Разум побился об него волной, но тщетно и вернулся ко мне. Окутал меня со всех сторон, меня стало мотать и кидать, как щепку в море. Я не мог защититься от него, потому что он уже проник в мой разум. Его мощь ужасала меня, однако он, похоже, совсем не умел ею пользоваться. Слепо метался, неспособный схватить меня. Я хранил молчание, и вскоре он презрительно отбросил меня, отвлекшись на нечто другое. Это был чей-то голос, я смог расслышать его:
– Виндлайер, просыпайся! У меня есть к тебе вопросы. – Потом перепуганный шепот: – Что ты натворил! Симфэ! О нет, она мертва! Что ты наделал, уродец! И Двалия тоже? Ты и собственную госпожу убил?
– Нет! Я не убивал их! Никто меня не слушает! Ты приходишь сюда снова, и снова, и снова и заставляешь говорить то, чему не хочешь верить! Ты пришел, чтобы опять делать мне больно, да, Колтри? Тебе нравится делать мне больно!
Чужой страх обрушился на меня, словно молот, так сильно, что я остолбенел. Но вслед за страхом пришла волна ярости, кипящей ненависти, в глубине которой таилась болезненная обида брошенного ребенка. Он выплеснул все это наружу:
