Лант церемонно кивнул, и все гуськом пошли за ним. Выбравшись из зарослей ежевики, мы оказались на овечьем пастбище на склоне холма, под которым виднелся город. Я оглядела его сверху, – казалось, город не заметил никаких бедствий. По улицам тащились телеги. В гавань заходил корабль. Ветер с моря донес до нас запах жарящегося над чьим-то очагом мяса. Влажная от росы трава хлестала меня и колола босые ноги, пока мы шли. Интересно, рыбаки уже вышли в море? Знают ли они, что я совершила ночью? Как они могут жить как ни в чем не бывало, когда мой отец умер? Почему весь мир не разбился, как мое сердце? Я подняла глаза на замок Клеррес – и увидела, что над ним, моими стараниями, все еще вьется дым. Улыбнулась. По крайней мере, им тоже больно, не только мне.
Лант нарушил молчание:
– Странно. Почему никто не тревожится? Неужели они не видят дым? – И снова умолк, задумчиво сдвинув брови.
Я нагнала Любимого и спросила его:
– Как по-твоему, куда пошел Прилкоп?
– Честное слово, не представляю, – ответил он, и я услышала в его словах огорчение и страх предательства. – И у нас нет времени переживать из-за него.
Я решила вступиться за Прилкопа:
– Он хороший человек. Он был добр ко мне. Мне хочется верить, что он правда мне друг.
– Мне тоже. Но хорошие люди иногда бывают не согласны друг с другом. Очень сильно не согласны. А теперь давай помолчим. Надо двигаться быстро и тихо.
Он повел нас кружным путем: мимо пустых овчарен, потом по улочкам, где прихотливо украшенные дома прятались в садах за оплетенными плющом заборами. Свернув в переулок, мы поспешили мимо домов поменьше и поскромнее. Переулок вывел нас на немощеную дорогу с глубокой колеей, извивавшуюся между складами. Людей на улицах не было.
– Все поспешат на площадь перед воротами на насыпь и будут спрашивать друг друга, что случилось, – тихо предположил Шут.
Взрослые шли широким шагом, я трусила рядом с Пером. На мне не было обуви, мокрые штаны хлопали по ногам. Какой-то человек катил по улице бочку; увидев нас, он остановился и нахмурился. Но не стал кричать, показывать на нас пальцем или гнаться.
– Теперь бегом, – велел Любимый, и мы побежали.
Промчались мимо двух старух с корзинами овощей, громко охавших при виде дыма над замком. Подмастерье в кожаном фартуке перебежал нам дорогу, но так спешил, что даже не обратил на нас внимания. Мы выбежали на дорогу к гавани. У меня ужасно кололо в боку, но мы не останавливались. Нам стали попадаться люди, но все они шли нам навстречу. Все направлялись к площади у входа на насыпь, как и предсказывал Любимый.
Из-за замковых стен поднимался дым, ярко выделяясь на чистом небе. В море виднелась целая флотилия рыбацких лодочек, одни шли под парусом, кто на веслах. Они появлялись из-за мыса на острове, безмятежные, как чайки.
Наши шаги звонко застучали по причалам. Мы дошли до самого дальнего, и я остановилась, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться.
– Хвала Эде и Элю, – дрожащим голосом проговорил Лант.
Я сделала два шага и заглянула за край причала.
Там ждала лодка, в ней четверо гребцов. Трое спали, свернувшись на дне, но, когда мы спустились, сразу проснулись и заняли места на веслах.
– Где Фитц? – спросила одна из них.
– Не придет, – резко ответил Лант.
Татуированная воительница, которая задала вопрос, кивнула и показала на остров, дернув головой:
– Я так и подумала, что это его работа, когда мы увидели ночью пламя. – Она уставилась на лицо Любимого и молча покачала головой. И тут заметила меня. – Так это ты та малышка, из-за которой весь сыр-бор разгорелся?
– Она, – сказал Лант, избавив меня от необходимости отвечать. И почти с гордостью добавил: – И это она подожгла замок!
Женщина сунула мне сырое шерстяное одеяло:
– Молодчина, малёк! Молодчина! – И скомандовала остальным матросам: – Взяли! Лучше убраться отсюда побыстрее.
В разгорающемся свете дня было видно, как над замком продолжают подниматься две тонкие струйки дыма и один большой черный столп. За внешними стенами было не разглядеть, насколько серьезно пострадал замок. Но я улыбнулась про себя в уверенности, что пострадал он достаточно. Им почти нечего спасать.
Я села рядом с Пером. Спарк опустилась на корточки у ног Ланта. Воины налегли на весла. Женщина гребла и рассказывала:
– Глухой ночью я увидела огонь, очень ненадолго. Некоторые жители повыскакивали из домов и стали кричать, но тут явилась городская стража и загнала всех обратно. И таверны велела закрыть. Мы слышали крики: «Ступайте по домам и не высовывайтесь!» И все разошлись, послушные как овцы! Мы завели лодку под причал и сидели тихо. Думали, скоро вы все прибежите, но вас не было. А перед самым рассветом я разглядела огни трех лодок, они вышли из-за дальней оконечности острова и направились к берегу. Я думала, они поднимут тревогу, созовут стражу. Но нет, ничего не произошло. – Она пожала плечами.
Любимый напряженно выпрямился:
– Ничего такого, что они позволили бы увидеть. Но боюсь, что-то будет.
Женщина кивнула.
– Навались! – скомандовала она гребцам, и те стали работать быстрее.
Все четверо были сильными и умелыми. Они налегали на весла, и мышцы на их плечах натягивались и расслаблялись одновременно, словно у единого существа. В гавани стояло на якоре несколько больших кораблей. Мы миновали один-другой, и наконец я увидела корабль, к которому мы направлялись. Паруса его были убраны, ни звука, ни движения на палубе. Но я заметила, что в вороньем гнезде кто-то был, а завидев нас, проворно полез вниз. Крик поднимать наблюдатель не стал, и я догадалась, что это так и задумано. Когда мы подошли ближе, через борт перегнулось несколько матросов, силясь разглядеть нас.
Мы обогнули борт, и я увидела носовое изваяние. Я ничего не смогла с собой поделать. На нас с высоты с едва заметной улыбкой взирал мой отец. Я расплакалась.
Пер крепко обнял меня за плечи. Он прижимался грудью к моей спине, и я чувствовала, как он дышит, но он не говорил ни слова. Никто ничего не сказал нам. Я подняла голову и увидела, что Спарк сжалась в комочек у ног Ланта, сделавшись маленькой, как ребенок, а он склонился над ней и слезы капают с его подбородка. Гребцы молчали. Их лица были суровы. Я взглянула на Любимого. Он будто окаменел. Шрамы исчезли с его лица, но он выглядел старым. И запредельно усталым. Неспособным даже плакать, так глубоко было его горе.
Гребцы подвели лодку к кораблю и поймали сброшенную через борт веревочную лестницу.
– Поднимайтесь на борт! – велела нам женщина-матрос и дальше предоставила справляться самим.
Спарк ловко вскарабкалась первой и, встав у борта, протянула руку, помогая перебраться Перу, а потом мне. Любимый лез сразу за мной, словно надеялся поймать меня, если я упаду. Лант поднялся последним, и, пока он не перебрался через фальшборт, двое гребцов придерживали веревочную лестницу внизу. Шлюпбалка повернулась к борту, и с нее сбросили концы, чтобы поднять лодку.
