Что я могу сказать о том безумном дне? Мои воспоминания о нем тошнотворны, пропитаны соленой водой, горем и усталостью. Когда враги бежали, мы стали собирать своих друзей – живых, мертвых и тех, что были на грани между жизнью и смертью. Наша перегруженная лодка подошла к дальнему причалу, и мы захватили его. Трое из нас, включая татуированную женщину, похоже, отлично умели сражаться. Пусть у них и не было серьезного оружия, они все равно расставили нас так, чтобы удобнее было защищаться, и встали в караул с ножами наголо. Лодка снова отправилась к месту крушения, чтобы встретить другие шлюпки и подобрать наших товарищей, цеплявшихся за обломки.
– Как думаешь, с тобой ничего не случится, если я пойду поищу остальных? – очень серьезно спросил меня Пер.
Я пожала плечами:
– Никто из нас не может быть уверен, что с ним ничего не случится, Пер. Весь город ненавидит нас и скоро придумает, как дать нам это понять. – Я обвела город и бухту рукой. – Нам не сбежать. Наш корабль превратился в драконов. Другие корабли удрали, если только драконы не потопили их. У нас мало оружия и нечем откупиться от врагов.
Для меня все это было до ужаса очевидно. Пер уставился на меня, потрясенный до глубины души. Мне стало жаль его. Он что, не понимал, что мы все умрем здесь?
– Иди, – сказала я ему. – Попробуй найти кого-нибудь.
Пока его не было, к причалу подошла еще одна из наших шлюпок. Усталые люди перебрались к нам. Среди них была Спарк. А Ланта не было. Эйсыном звали матроса с обожженным лицом и покалеченной рукой. Клеф помог ему взобраться по веревочной лестнице на причал. Я не могла поверить своим глазам: как он еще может говорить и уж подавно – держаться на ногах?
– Кто-нибудь видел моих родителей? – спросил он.
Никто ему не ответил. Эйсын помрачнел и сел прямо там, где стоял. Потом медленно повалился ничком. Ант подошла и села рядом с ним.
– У нас есть вода? – спросила она.
Но воды не было.
Ко мне подошла Спарк. Ее трясло от изнеможения, и мы прижались друг к другу, чтобы согреться.
– Пер? – спросила она. – Янтарь?
– Пер помогает искать выживших. Янтарь я не знаю.
Спарк непонимающе уставилась на меня:
– Янтарь – это Шут. Только твой отец звал его Шутом. И Любимым.
– Любимый, – тихо проговорила я. – Последний раз я видела его, когда мы прыгали за борт.
Больше говорить было и не о чем. Мы сидели и ждали. Никто не спешил нападать на нас. Лодки рассыпались по бухте. Несколько из них бежали на остров, преследуемые синим и зеленым драконами. Звери теперь кружили над замком, гневно и пронзительно крича. Лучники на башнях понапрасну тратили стрелы: те либо не долетали, либо отскакивали от чешуи, не причиняя драконам вреда. Горожане следили за происходящим, забравшись на крыши или выглядывая в окна верхних этажей. Ни одного человека не было на улицах, никто не пытался напасть на нас. Возможно, люди в городе даже не знали, считать ли нас врагами и что мы им сделали. Солнце поднималось все выше в безоблачное небо, согревая нас и помогая высушить одежду. Я сидела на краю причала, болтая босыми ногами над водой, и ждала. Когда же станет ясно, кто выжил, а кто погиб? Когда на нас набросятся горожане? Когда уже случится хоть что-нибудь?
– Хочется есть и пить, – сказала я Спарк. – А еще очень хочется раздобыть какие-нибудь башмаки. Это так неправильно… какая же я бесчувственная колода, если могу думать о таких вещах. – Я покачала головой. – Мой отец умер, а я мечтаю о башмаках или туфлях.
Спарк обняла меня за плечи. Как ни странно, мне это не было неприятно.
– А мне хочется расчесать волосы и перевязать их, чтобы не падали на лицо, – призналась она. – Я мечтаю об этом, даже когда гадаю, жив Лант или мертв. И самое странное, я злюсь на него.
– Это потому, что если ты поддашься печали и расплачешься, то он будет для тебя как бы уже мертв.
Она странно посмотрела на меня:
– Да. Но откуда ты знаешь?
Я пожала плечами:
– Я очень сердита на отца. Не хочу больше плакать по нему. Знаю, что все равно буду, но не хочу. – Я повела плечом. – И я очень злюсь на Любимого. Янтарь… – Последнее имя я произнесла с отвращением.
– Почему? – спросила Спарк.
– Просто злюсь.
Не хотелось объяснять. Он остался жив, когда мой отец погиб. И вообще это все случилось с нами из-за него. Любимый. Тот, кто привел Слуг к порогу Ивового Леса. Тот, кто положил начало всему давным-давно, сделав отца своим Изменяющим.
Я подняла глаза на Спарк. И задала вопрос, ответа на который так страшилась:
– Ты знаешь, что случилось с Шун?
– С сестрой Ланта? Шайн? Она сбежала. Твой отец нашел ее. От нее он и узнал, что вы прошли сквозь камень.
– Сестра?! – не понимая, переспросила я.
Ее улыбка дрогнула.
– Он удивился не меньше тебя. – Спарк крепче обняла меня. – Он говорил, что вы с ней не очень-то ладили поначалу. Он мне много о тебе рассказывал. – Она говорила все тише и наконец умолкла. Потом вдруг покачала головой. – Я хочу есть. И пить. И злюсь на Ланта. И мне так стыдно за то, что я все это чувствую. – Она печально улыбнулась мне. – Когда дела настолько плохи, кажется, что нужно быть совершенно черствой, чтобы мечтать о чашечке чая. И куске хлеба.
– Имбирные пряники. Мама часто пекла их отцу. – Я зажала себе рот, но не выдержала и заговорила снова: – Мама бы сейчас так на него злилась! – И ненавистные слезы снова навернулись мне на глаза.
Вскоре показалась одна из наших шлюпок. Среди гребцов был Пер. Мы со Спарк встали. На дне лодки лежало тело, завернутое в обрывок парусины.
– О нет! – простонала Спарк.
Возле спеленатого трупа сидел Любимый.
Едва они подошли к причалу, как Спарк крикнула:
– Это Лант? Лант мертв?
– Кеннитссон, – ответил Пер, поглядев на нас снизу. – Он умер в огне.
– О! – Спарк зажала себе рот рукой.
Может, она спрятала лицо, чтобы другие не видели, как она рада, что погиб Кеннитссон, а не Лант?
Пер выбрался на причал, подошел ко мне и раскрыл объятия. Мы крепко обнялись. Взглянув поверх моей головы, он вскрикнул:
– Нет! И Эйсын тоже!
– Он жив, – сказала Ант, сидевшая рядом с юношей. – Но дела его плохи.
Эйсын приподнял голову и тут же снова уронил ее.
– Кеннитссон, – оцепенело выговорил он. – Он спас корабль.
Поднять завернутое тело на причал было непросто, им пришлось работать втроем. Любимый помогал, не жалея сил, но мне показалось, что некоторые матросы странно на него поглядывают. Он склонился над телом и поправил парус, укрывавший его.
Любимый устало покачал головой и обернулся ко мне. Его губы медленно изогнулись в улыбке, но глаза остались печальными.
