– Ночной Волк, кто ты?
Он ответил не сразу:
Я волк. Неужели тебе нужно напоминать об этом?
– Ты был волком. Кто ты теперь? Призрак, живущий во мне? Смесь моих воспоминаний и предположений о том, что бы ты мог сказать и как поступить?
Это вряд ли. Я ведь помню Верити, а ты нет. И я странствовал с Би без тебя, и она слышала меня.
Жаль, что у нас с ней было так мало времени, чтобы поговорить о тебе. И рассказать ей все, что я обещал.
Тут я постарался за тебя. Она знает почти все о тех временах, когда мы были вместе. Почти все о моей жизни.
Я рад.
Я тоже. Вот видишь, я не плод твоего воображения.
Ты живешь во мне.
Да. И если ты умрешь, умру и я.
– Я хочу отправиться домой, волк. Хочу побыть с Би, хочу исправить то, каким плохим отцом я был. Хочу, чтобы у меня была возможность попытаться стать лучше для нее.
Так ты и сказал Верити. И вот что он ответил. Другие позаботятся о ней. И ты должен довериться им. Как он доверил тебе своего единственного сына. Сына, которого он никогда не видел.
Зачем так спешить?
Брат мой, что-то пожирает тебя изнутри. Я чувствую. Перестань закрывать на это глаза.
Я слишком долго пробыл в камне, только и всего… Я провел серебряными руками себе по ребрам, нащупал головки бедренных костей. Думаешь, у меня глисты?
Черви. Они пожирают тебя быстрее, чем твое тело успевает исцелиться.
На обратном пути от ручья к каменоломне я глубоко задумался. Мой костер почти догорел. Я отгреб угасшие угли, а на горячих, что были под ними, испек две рыбы. Съев их, я посмотрел на две оставшиеся. Есть хотелось по-прежнему. Ладно, завтра наловлю еще в дорогу. Я поворошил угли и положил на них оставшуюся форель.
Когда ты решишь?
Скоро.
Я почти услышал, как Волк вздохнул – точно так же, как в те ночи, когда он звал меня на охоту, а я оставался под крышей и печально водил пером по бумаге, чтобы еще до рассвета сжечь написанное. Я потыкал рыбу палочкой. Почти готова. Не стоит есть ее сырой, еще подхвачу глистов… С горечью улыбнулся. А может, глисты сожрут паразитов, которые уже живут во мне, если верить волку? Я осторожно перевернул рыбу двумя палочками. Терпение.
Пошел дождь – две теплые капли упали мне на запястье. «Нет, не дождь», – понял я, опустив глаза. Это у меня из носа пошла кровь. Я зажал его пальцами.
А если она не остановится?
Кровь всегда останавливается.
А твое тело всегда исцеляется само.
Выждав время, я разжал пальцы. Кровь больше не шла.
Видишь?
Ответа не последовало.
– Волк! Ты еще со мной?
Он мрачно, без слов подтвердил свое присутствие.
Мне в голову пришла одна мысль:
– Если придется… Если что-то случится со мной, ты сможешь отправиться к Би и быть с ней до конца дней ее?
Я буду тенью тени.
– Но ты сможешь?
Я мог бы. Если ее стены не будут подняты и все будет правильно. Но я не стану.
– Почему нет?
Фитц… Я не вещь, которую ты можешь передать дочери. Мы с тобой переплетены.
Я выкатил палочкой рыбу из костра, отряхнул ее от пепла. Будь я не так голоден, то сначала бы снял и выбросил шкурку. Но я стал отрывать от нее куски и перекидывать с ладони на ладонь, чтобы остудить и спешно запихать в рот. Доев, отправился к воде и попил. Мне стало легче.
Взглянув на ясное синее небо, я подумал, что ночи в горах даже летом холодны. Надо собрать еще дров. Путь к опушке леса пролегал мимо нескольких брошенных каменных блоков. Когда я двинулся в ту сторону, Ночной Волк заговорил:
Мне нравится вон тот камень.
Не маловат?
Нас всего двое.
Чтобы задобрить его, я прошел мимо того камня. Вблизи стало ясно, почему его отвергли. Это был кусок более крупного камня, расколовшегося вдоль толстой серебряной жилы. Он был черный, блестящий, а в глубине его мерцало множество прожилок Серебра. Этот каменный блок был намного меньше того, что выбрал Верити, – размером с двуколку. Я положил на него руку. Ощущение было странное. Оказывается, необработанный камень Силы пуст. И только и ждет, чтобы его заполнили. На ощупь он был какой-то странный. Хотелось гладить его снова и снова. Солнце приятно нагрело его. Будь я котом, я бы разлегся на этом камне.
Ты такой упрямый!
А ты нет?
Я был упрям, когда был волчонком. Я хотел ненавидеть тебя. Помнишь, какой я был злой, когда ты впервые увидел меня в клетке? Даже когда ты нес меня прочь, я пытался укусить тебя сквозь прутья.
Но ты ведь и правда был всего лишь волчонком. И с тобой плохо обращались. С чего бы тебе было доверять мне или слушать, что я говорю?
Верно.
Он был грязный, вонючий и тощий как скелет. В нем кишели паразиты и кипел гнев. Но именно этот гнев тогда помог нам сойтись. Наша ярость текла у каждого своим руслом, но они этим были похожи, и наши разумы объединились. Тогда, в первые минуты, я и не понимал, что между нами сразу же возникла глубокая связь в Даре, хотели мы того или нет.
– Ох, волчонок!.. – вырвалось у меня вслух.
Так ты звал меня тогда.
Только тут я понял, что мы сделали. Вспыхнувшее воспоминание впиталось в камень. Я провел по поверхности блока рукой и нащупал именно то, чего и ожидал. У Ночного Волка на загривке было место, где черные остевые шерстинки чуть загибались, заходя на черно-серую шерсть на спине. Моя ладонь помнила, как эти волоски касались ее, когда я клал руку Ночному Волку на загривок. Мы могли идти рядом или сидеть бок о бок на утесе и смотреть на море, и моя рука будто сама собой ложилась на это место. И от прикосновения наша связь делалась как новенькая, будто мы заново поклялись друг другу в верности.
Было так приятно ощутить это снова.
Чтобы оторвать руку от камня, мне пришлось приложить всю свою волю. И когда я поднял ее, то увидел, что камень изменился. Нет, он не превратился в живого и дышащего зверя, но там, где я его касался, на участке в форме моей ладони, можно было разглядеть каждую остевую шерстинку волчьей шерсти.
Я глубоко вздохнул. Нет. Еще рано. И пошел прочь.
Ночной Волк во мне хранил молчание.
Пришлось пройти мимо нашего старого лагеря. Кетриккен была тогда так молода… Мы с Шутом едва вошли в пору зрелости, да и то как посмотреть… Старая Кеттл с мудрыми глазами, глубоко запавшими на морщинистом лице, и множеством тайн. И Старлинг. Старлинг, которая порой раздражала меня, как зудение мошкары. Я оглядел место лагеря. Деревья с тех пор сделались выше. На земле остались лишь мокрые и гнилые обрывки ткани. Я поворошил их ногой и нашел лоскуток, сохранивший цвет. Синий – таким был плащ Кетриккен. «Моя королева», – подумал я и улыбнулся. Отбросив расползающийся клочок ткани, я нашел под ним наш старый топорик для рубки дров – топорище сгнило, железо проржавело. Встал и пошел дальше.
