Я свернулась на земле и притворилась, что сплю. Выждав очень-очень долго, открыла глаза. Все было тихо. Я придвинулась ближе, сделав вид, будто ворочаюсь во сне. И осторожно повела рукой по шершавому камню к волчьей лапе.
И когда я уже подняла руку, готовая обхватить лапу, раздался голос Шута:
– Би, не делай этого. Ты же знаешь, я не могу тебе позволить.
Он не вскочил на ноги, чтобы оттащить меня, а лишь наклонился вперед и подбросил в костер пару поленьев. Я чуть отвела руку от волка:
– Кто-то должен. Он держится из последних сил, терпит боль, чтобы вложить хотя бы ее. Но этого все равно недостаточно.
– Он не хотел бы, чтобы ты отдала все, что есть ты, его волку!
Я уставилась ему прямо в глаза и не отвела взгляда. Я знала самую страшную правду. Отец не хотел, чтобы я вошла вместе с ним в камень. Он хотел, чтобы с ним был его Шут. Я чуть было не сказала это вслух. Чуть было…
Но я только спросила:
– Тогда почему ты не отдашь?
Я хотела, чтобы он ответил, что хочет жить и ему еще надо сделать много важного в этой жизни. Что ему страшно.
Вместо этого он совершенно спокойно сказал:
– Мы оба знаем почему, Би. Ты писала об этом, он, в общем-то, сам мне об этом говорил. Это ему решать, и только ему. Твои сны говорили об этом. Ты записала, и я прочел. Черно-белая крыса убегает от него. В своем последнем письме мне он писал, что лучше бы я не возвращался и он бы мог сам решать за себя. Он писал, что понял, как я использовал его снова и снова. – Он вдруг резко втянул ртом воздух и спрятал лицо в ладонях. И весь затрясся от рыданий. – Если бы он хотел отомстить мне за все, вышла бы отличная месть. Это худшее, что он мог мне сделать. Теперь я знаю, каково это, когда тебя бросают. Как я бросил его.
Что я наделала?
Мне на ум пришли слова, которые я слышала от отца, читала, слышала от других людей.
– Никогда не делай ничего, прежде чем поймешь, чего ты уже не сможешь больше сделать после этого.
Он медленно поднял голову и посмотрел на меня:
– Не слово в слово, но почти. – У него был больной и усталый вид. – Никогда не делай ничего непоправимого, пока не поймешь, чего ты уже не сможешь сделать после этого. Эти слова я много лет назад услышал во сне. Эти слова я решился сказать королю Шрюду, чтобы он не позволил принцу Регалу убить незаконнорожденного сына Чивэла. Я знал, что этих слов хватит, чтобы спасти Фитцу жизнь. В первый раз. – Он покачал головой. – И еще много раз после я вмешивался в события, чтобы не дать оборваться волоску, на котором висела жизнь Фитца. Чтобы он остался жить и я мог использовать его как рычаг, направляя мир на новый путь.
И мир вокруг меня в одночасье перевернулся.
Я сказала, тщательно выговаривая каждое слово:
– Ну ты и дурак!
Он так удивился, что на миг даже забыл о боли.
Может, я еще сумею исправить то, что сделала? Чтобы он сделал то, что должен?
– Я врала тебе! – шепотом выпалила я. – Я знала, что ты читаешь мой дневник. Читаешь мои сны. Я написала это, потому что не придумала ничего лучше, чтобы сделать тебе больно! Я солгала, чтобы причинить тебе боль. За то, что ты дал ему умереть, а сам остался жить. За то, что он любил тебя больше, чем меня! – Я набрала побольше воздуха. – Он любил тебя больше, чем кого-либо из нас!
– Что? – выпалил Шут и застыл с открытым ртом и вытаращенными от удивления глазами.
Можно подумать, он не знал, что его всегда любили больше всех. Что он всегда был Любимым.
– Ну дурак же! Вопросы дурацкие задаешь! Иди к нему! Прямо сейчас. Он хочет быть с тобой, не со мной! Иди!
Я что, сорвалась на крик? Мне все равно. Пусть все таращатся как на представление, пусть хоть весь лагерь проснется и уставится на меня. А ведь и проснулся. Дьютифул стоит с мечом наготове, озираясь в поисках врага. Все полусонные, разбуженные моим криком. Нед изумленно моргает, отвесив челюсть, Неттл прячет лицо в ладонях, услышав страшную правду из моих уст.
А отец поднял руку. Его лицо было жутко изуродовано, смотреть в него было все равно что смотреть в лицо самой смерти. Только серебряная половина оставалась гладкой. Рука его, та, что еще была человеческой, чуть-чуть приподнялась. Он повернул ее окровавленной ладонью вверх. Потрескавшиеся губы шевельнулись.
Любимый.
У него не было сил говорить, но я знала, что́ он хотел сказать.
И Шут тоже это знал.
Он встал, одеяло упало с его плеч. Стащил с руки перчатку и выронил ее. И неуверенно, будто марионетка в руках неопытного кукольника, пошел. Он подошел к отцу и с неимоверной нежностью коснулся его руки. А потом привалился к каменному волку, повернувшись к отцу лицом. Обнял его поперек тощей спины, привлек к себе… И дотронулся до волка серебряными кончиками пальцев.
На миг все застыло. А потом я увидела, что пальцы Любимого ерошат мягкую шерсть на спине волка. Очертания моего отца и Любимого в свете костра расплылись и поблекли. Я почувствовала нечто неописуемое. Словно где-то открылась дверь, и оттуда налетел ветер, а потом дверь снова закрылась. Только она вела в поток Силы, и порыв был таким мощным, что даже Неттл содрогнулась. На кратчайшее мгновение я увидела расходящиеся от них лучи. Средоточие путей, перекресток судеб. И все кончилось. Нечто стало полностью завершенным, каким ему и следовало быть.
Они становились все более бесцветными, а в глазах волка просыпался свет. Это происходило так медленно, и вдруг оказалось, что их больше нет, а волк есть. Он перестал скалиться. Уши настороженно дернулись. Медленно-медленно он повернул свою широколобую голову. Поднял морду и принюхался. Какие глаза у него были! Глаза из тьмы, полной сияния жизни. На мгновение свет костра отразился в них, и они сверкнули зеленью. Мы все застыли, словно встретившись с огромным хищным зверем. А волк вдруг встряхнулся всем телом, как мокрый пес, и во все стороны полетели каменные крошки.
Он медленно обвел нас глазами, задерживаясь на каждом. Моя очередь настала последней. Его взгляд был и жестким, и насмешливым.
Ну и сильна ты врать, волчонок. А последняя ложь была самой вдохновенной. Ты унаследовала талант к этому от отца. Он в последний раз тряхнул шкурой. Я иду охотиться!
И волк прянул с места, оставив глубокие царапины на камне, и перепрыгнул не только через костер, но и через нас всех. Еще миг можно было разглядеть его стремительный силуэт в темноте – и он исчез.
– У него получилось! – закричал Дьютифул. Он схватил Неттл в охапку и в восторге закружил ее. – Получилось!
Нед встал и особым голосом менестреля провозгласил, обращаясь к полупроснувшемуся лагерю:
– И так Волк Запада восстал из камня! И так восстанет он вновь, если народ Шести Герцогств позовет его в трудный час!
