Дневник сновидений Би Видящей
Никогда еще мне не было так одиноко. И так голодно. Даже Волк-Отец не мог подсказать, что мне делать.
Давай найдем какой-нибудь лес. Там я научу тебя быть волком, как твой отец научил меня.
Развалины представляли собой огромный лабиринт почерневших и оплавившихся камней. Грани некоторых прямоугольных блоков выглядели так, будто подтаяли и оплыли, как лед на солнце. Мне приходилось перебираться через рухнувшие стены, и я боялась провалиться в щели между камнями. В одном месте два каменных блока привалились друг к другу, и мне удалось укрыться в этом шалаше. Сидя в тени, я попыталась собраться с мыслями и силами. Нельзя попасться на глаза Двалии и остальным. У меня нет ни еды, ни воды. Есть та одежда, что на мне, а за пазухой – свеча. Заплесневелую шаль и шерстяную шапку я потеряла, когда меня в последний раз избили. Как же мне вернуться в Бакк или хотя бы добраться до границы Шести Герцогств? Я перебрала в голове то немногое, что знала о географии Калсиды. Возможно ли добраться до дому пешком? Калсида – суровый край. Здесь над землей дрожит жаркое марево. Кажется, тут есть пустыня… и низкий горный хребет. Я покачала головой. Бесполезно. Голова отказывается работать, когда брюхо требует есть, а рот пересох от жажды.
До конца дня я пряталась в своем укрытии. Напряженно прислушивалась, но так и не услышала Двалии и ее спутников. Наверное, она сумела-таки выбраться из-под завала, а Виндлайер снова зачаровал калсидийца, чтобы тот помог им. Что они будут делать дальше? Возможно, отправятся в город или в дом Керфа. Станут ли искать меня? Так много вопросов, и ни одного ответа.
Когда сгустились сумерки, я стала пробираться сквозь развалины уничтоженной драконами части города. Некогда роскошные дома зияли теперь пустыми оконными и дверными проемами, крыши их обрушились. Улицы были завалены обломками. Падальщики и мародеры немало потрудились на развалинах. Во многих стенах не хватало каменных блоков. В проломах проросла высокая трава и жилистые кусты. Сквозь дыру в поваленной ограде сада виднелась чаша фонтана, где скопилась дождевая вода. Я напилась, черпая воду пригоршней, и ополоснула лицо. Ободранные запястья засаднили, когда стала мыть руки. Раздвинула непомерно разросшиеся кусты в поисках укрытия, чтобы переночевать. Среди грядок с травами под ногами запахло раздавленной мятой. Пришлось немного поесть ее – просто чтобы хоть чем-то наполнить желудок. Ощупывая пальцами травы, я сумела опознать зонтичные листья настурции. Нарвала полные горсти листьев и запихала в рот. За покосившейся шпалерой, заросшей плющом, нашелся полуразрушенный дом.
Забравшись внутрь через низко расположенное окно, я поглядела на небо. Ночь будет ясная и холодная. Нашла уголок, где было поменьше мелких обломков, зато кусок рухнувшей крыши давал укрытие, заползла туда и свернулась клубком, как бродячая собака. Закрыла глаза. Сон пришел и принес череду резко сменяющихся видений: Ивовый Лес, поджаренный хлеб и чай. Отец нес меня на плечах. Я проснулась в слезах. Свернувшись в темноте получше, попыталась придумать, как мне вернуться домой. Лежать на полу было жестко. Плечо по-прежнему ныло. Живот болел не только от голода, но и от побоев. Я потрогала ухо: вокруг него на волосах запеклась кровь. Ну и жуткий же, наверное, у меня вид… Совсем как у того нищего, которому я помогла в Дубах-у-воды. Значит, завтра я стану нищенкой-попрошайкой. Все, что угодно, лишь бы добыть еды. Вжавшись в стену, я покрепче обхватила себя. В ту ночь я спала урывками. Было бы не так уж и холодно, если бы не пришлось лежать под открытым небом в драной одежде.
Когда встало солнце, по синему небу неслись белые облака. Я вся закоченела, изголодалась, измучилась от жажды и одиночества. И была свободна. Странный дух висел в воздухе, вплетаясь в запахи кухонных очагов, сточных канав и лошадиного навоза.
Отлив, шепнул мне Волк-Отец. Так пахнет море, когда отступает.
Я взобралась на то, что осталось от стены дома, чтобы оглядеться. Развалины находились на низком холме в огромной впадине долины. За городом, раскинувшимся подо мной, блестела на солнце река. Позади меня землю покрывали здания и дороги, словно корка на подсохшей болячке. Из бесчисленных труб поднимался дым. Издалека к городу тянулись щупальца коричневатой воды, в ней стояло на якоре множество кораблей. Гавань. Слово было знакомым, но я впервые увидела воочию то, что оно означает, – водное пространство, защищенное со всех сторон. Словно большой и указательный палец суши почти сомкнулись в кольцо, оградив ее. А дальше снова простиралась вода, до самого горизонта. Я столько раз слышала выражение «синее море», что не сразу поняла – неужели все это множество оттенков зеленого, синего, серебряного, серого и черного и есть то, о чем поют менестрели? А еще они пели, что море манит и зовет, но меня к нему вовсе не тянуло. Море было огромное, пустое и опасное. Я повернулась к нему спиной. В другой стороне за городом виднелись низкие желтоватые холмы.
– У них тут нет леса, – прошептала я.
А-а-а. Тогда понятно, почему калсидийцы такие, какие есть, отозвался Волк-Отец. Воспользовавшись моими глазами, он оглядел землю, застроенную домами и вымощенную брусчаткой. Это незнакомые мне и опасные охотничьи угодья. Боюсь, от меня тут будет мало толку. Будь осторожна, волчонок. Будь очень осторожна.
Калсида просыпалась. В мешанине улиц внизу виднелись длинные полосы развалин, но основную ярость драконы обрушили на дворец и дома вокруг него. «Дворец герцога», – сказал Керф. В моей памяти что-то блеснуло. Я слышала, как мать с отцом говорили о том, как все произошло. Драконы Кельсингры напали на Калсиду и ее столицу. Старый герцог погиб, и его дочь объявила себя наследницей трона. Никто не мог припомнить, чтобы когда-либо Калсидой правила женщина. Отец тогда сказал: «Сомневаюсь, что у нас установится с Калсидой мир, но неплохо уже и то, что внутренние распри отвлекут их от нас».
Но я не видела никаких признаков распрей. Ярко одетые прохожие мирно спешили по своим делам. Улицы заполнились повозками, запряженными ослами и какими-то странными крупными козами. Между повозками шли люди в просторных, вздувающихся на ветру рубахах и черных штанах. Вон на берег вытащили лодку и выгружают из нее серебристую рыбу, а вон корабль направился в открытое море, паруса его наполнились ветром, расправились, словно птичьи крылья, и он бесшумно скрылся из виду. Я разглядела два рынка: один возле причалов, а второй на широкой улице, обсаженной деревьями. Тот, что на большой улице, щеголял яркими навесами, а тот, что у причалов, выглядел более блеклым и бедным. До меня донеслись запахи свежеиспеченного хлеба и коптящегося мяса, и, хотя они были очень слабыми, мой рот наполнился слюной.
Я заново обдумала свой план: притвориться немой и выпрашивать еду и мелочь. Но порванная рубашка, рейтузы и меховые башмаки выдадут во мне чужеземку: в этой стране носят яркие, струящиеся наряды.
Выбор был невелик: продолжать прятаться тут и голодать или попытать удачи на улицах.
Я, как могла, привела себя в порядок. Раз уж мне придется быть нищенкой, то хотя бы не такой, на которую противно смотреть. Понадеялась, что благодаря светлым волосам и голубым глазам меня примут за уроженку здешних мест. А я прикинусь, будто не могу говорить. Синяки на лице до сих пор болели, царапины только начали подсыхать. Возможно, убогий вид будет мне на руку. Но нельзя полагаться только на жалость.
