Я обратился к Лефтрину:
– Я не нравлюсь твоему кораблю?
Сам я не ощущал в нем неприязни, но ведь мне никогда прежде не приходилось бывать на живых кораблях.
– Нет. Мой корабль хочет поговорить с тобой. – Капитан скрестил руки на широкой груди, потом, видно, спохватился, что это выглядит недружелюбно, опустил руки и вытер ладони о штаны. – Пройдем к носовому планширу. Там он говорит лучше всего.
Он задумчиво побрел по палубе, я медленно двинулся за ним. На ходу капитан говорил через плечо:
– Смоляной разговаривает со мной. Иногда с Элис. Может, и с Хеннесси тоже. Порой и с остальными, в снах или вроде того. Я не спрашиваю, а он не рассказывает. Он не такой, как другие живые корабли. Он больше себе на уме, чем… нет, ты не поймешь. Для этого надо родиться в семье торговцев. Но вот что я скажу: никогда еще Смоляной не выражал желания поговорить с незнакомцем. Не знаю, что он задумал, но знай: как он скажет, так и будет. Хранители заключили с вами сделку, но если Смоляной откажется тебя везти, так тому и быть. – Он нервно вздохнул и добавил: – Извини.
– Понимаю, – сказал я, но это была неправда.
Чем ближе к носу корабля мы подходили, тем острее я ощущал Смоляной… точнее, Смоляного. И ощущение это становилось все более неприятным. Меня словно обнюхивала собака – большая и непредсказуемая. С оскаленными зубами. Мне захотелось тоже оскалиться или еще как-то выказать готовность драться, но я сдержался. Корабль сильнее надавил на мои стены.
Можешь говорить, сказал я, впустив его мысли в свой разум.
Можно подумать, ты мог не разрешить. Ты ходишь по моей палубе, так что рано или поздно я узнал бы тебя. Что за дракон коснулся тебя?
Учитывая обстоятельства, лгать было бы глупо.
Одна драконица вломилась в мои сны. Думаю, это была Синтара, драконица, которой принадлежит Элдерлинг Тимара. Кроме того, я близко общался с Тинтальей и Хеби. Возможно, вот что ты почувствовал.
Нет. Ты пахнешь драконом, которого я никогда прежде не ощущал. Подойди ближе. Положи руки на планшир.
Я опустил взгляд на планшир. Капитан Лефтрин с каменным лицом взирал на дальний берег реки. Я не мог сказать, слышит ли он нас с кораблем или нет.
– Он хочет, чтобы я положил руки на планшир.
– Тогда мой тебе совет – так и сделай, – буркнул капитан.
Я снова посмотрел на поручни. Они были из серого, тщательно отполированного, незнакомого мне дерева. Стянул перчатки и положил на них руки.
Ну вот же! Я знал, что чутье меня не подводит. Ты прикасался к нему, верно? Ты гладил и чистил его.
Я никогда не чистил драконов.
Чистил. И он считает тебя своим.
Верити…
Я не хотел, чтобы он услышал эту мысль, но корабль ломился в мой разум так упорно, что стены чуть поддались. Я укрепил свои защитные рубежи, стараясь сделать это незаметно от Смоляного. От потрясения сердце отчаянно колотилось. Неужели драконы из плоти и крови воспринимают Верити как дракона, который мог заявить права на меня? Не так давно я отряхнул палые листья с его спины. Выходит, корабль почувствовал это так, будто я его «чистил»? И если драконы считают Верити драконом, то не считает ли себя драконом и этот корабль?
Смоляной задумчиво молчал. Потом сказал:
Да. Тот дракон. Он утверждает, что ты принадлежишь ему.
Над нами громко закаркала Пеструха.
Труднее всего не думать ни о чем. Я погрузился в ощущение прикосновений ветра и созерцание поверхности реки. Больше всего на свете, едва ли не больше, чем дышать, мне хотелось мысленно потянуться к Верити. Коснуться его холодного камня мыслями и душой, ощутить, что в каком-то смысле он прикрывает мне спину.
Корабль вломился в мои мысли:
Он считает тебя своим человеком. Будешь отрицать это?
Я его человек. И сам изумился тому, что это до сих пор правда. Уже очень давно.
Вы, люди, и представить себе не можете, что такое «очень давно». Но я принимаю тебя как его человека. Раз Лефтрин и Элис так хотят, я отвезу тебя в Трехог. Только учти: ты делаешь это по своей воле. Я не вмешиваюсь в дела людей, принадлежащих драконам.
Интересно, как понимать, что корабль «принимает» меня и считает, что я принадлежу каменному дракону? И каким образом Верити отметил меня как своего человека? Понимал ли он, что делает это? Множество вопросов роилось у меня в голове, но Смоляной дал понять, что разговор окончен. Словно затворилась дверь шумной таверны, и я остался один в тишине и темноте. Остаться одному было приятно, но мне хотелось еще о стольком его спросить. Я потянулся, пытаясь нащупать Смоляного, но тщетно. Лефтрин мгновенно почувствовал мои усилия.
Потом капитан ухмыльнулся:
– Все, он с тобой закончил. Хочешь посмотреть, что за койку мы тебе приготовили для путешествия вниз по реке?
– Э… да, с удовольствием.
Его настроение переменилось внезапно, будто солнце выглянуло из-за тучи в ветреный день. Он повел меня мимо рубки к двум угловатым надстройкам на корме.
– Теперь-то они выглядят куда лучше, чем когда мы использовали их в первый раз. Никогда не думал, что Смоляному придется перевозить столько же людей, сколько и груза. Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Мало-помалу, и порой слишком неуклюже, но даже житель Дождевых чащоб может измениться. Вот эта каюта будет для тебя, лорда Ланта и вашего слуги. – Он немного помялся, явно борясь с неловкостью. – Конечно, тебя с госпожой лучше было бы устроить в отдельной каюте, но куда тогда девать служанку? Бережны́е девицы не любят спать в кубрике с командой, хотя бояться им у меня на корабле нечего. Просто уединиться негде. Так что вторую каюту мы отвели женщинам. Конечно, не по чину принцу жить в такой тесноте, но лучшего у нас нет.
– Нам просто нужно спуститься по реке, так что я был бы рад даже спать на палубе. Мне и это доводилось.
– А-а-а. – Похоже, у него отлегло от сердца. – Надо будет сказать Элис, а то она места себе не находит с тех пор, как пришло письмо, что нам придется везти вас. «Принц Шести Герцогств! Чем же его кормить? Где он будет спать?» – и так далее, снова и снова. Такова уж моя Элис – всегда старается делать все наилучшим образом.
Он открыл дверь:
– В былые времена эти каюты были всего лишь кладовками для груза. Но вот уже скоро двадцать лет, как нам пришлось устроить их поудобнее. Похоже, твой спутник и слуга еще сюда не заходили, так что можешь выбирать ту койку, что тебе по душе.
Люди, которые подолгу живут на кораблях, знают, как устроиться даже в тесноте. Я был готов к запаху давно не стиранного белья, парусиновым гамакам и щелястому полу. Но свет, льющийся через два небольших окна, играл на сверкающих желтых досках. Вдоль двух стен были укреплены по две узкие койки, одна над другой. Приятно пахло маслом, которым натирали доски. Одна стена была вся в шкафчиках, полках и ящиках, устроенных вокруг окна. Синие занавески были отдернуты, чтобы впустить внутрь свет и воздух.
