Хант украдкой поглядывал на идущую рядом Брайс. Молчаливую, с остекленевшими глазами и… босую.
Должно быть, взрывная волна унесла ее легкие туфельки на плоской подошве.
«Может, снова взять ее на руки? – думал ангел. – Или перенести к дому по воздуху?» Но стоило ему еще раз посмотреть на Брайс, и он счел за благо ничего ей не предлагать. Руки Брайс, крепко обхватившие плечи, подсказывали Ханту: одно его слово – и она полетит в бездонные глубины своего гнева.
Он помнил ее прощальный взгляд, адресованный Рунну… Хорошо, что она не гадюка, плюющаяся ядом. Тогда бы от холеного лица принца ничего не осталось.
Стоило им войти в чистенький вестибюль ее дома, консьерж вскочил со стула и забросал ее вопросами о том, как она себя чувствует и была ли в клубе. Брайс промямлила, что чувствует себя прекрасно. Тогда консьерж (оборотень, превращавшийся в медведя) переключил свое пристальное и довольно хищное внимание на Ханта. Заметив этот взгляд, Брайс торопливо познакомила их друг с другом, добавив: «К сожалению, Ханту какое-то время придется пожить у меня». Потом она вошла в кабину лифта и тяжело привалилась к хромированным перилам. Казалось, она сейчас упадет в обморок.
Хант протиснулся в закрывающиеся двери. Кабина оказалась слишком тесной для его крыльев, и он плотно прижал их к телу. К счастью, подъем на шестой этаж оказался недолгим.
Брайс обмякла. Ее плечи опустились.
– Почему ты не совершила Нырок? – вырвалось у Ханта.
Лифт терпеливо ждал, когда она выберется из кабины в элегантный коридорчик с кремово-кобальтовыми стенами. Доковыляв до своей двери, Брайс остановилась и повернулась к Ханту:
– Ключи остались у меня в сумочке.
Сама сумочка осталась в развалинах клуба.
– У консьержа есть запасные?
Брайс кивнула, косясь на лифт, как на гору, которую ей надо покорить. Хант вызвался сам спуститься за ключами.
Дотошный консьерж Маррин не торопился выдавать запасные ключи. Вначале этот медведь включил нужную камеру и убедился, что Брайс жива. Затем спросил у нее, действительно ли она послала ангела за ключами. Брайс устало подняла большие пальцы.
Вернувшись, Хант застал ее сидящей у двери в довольно странной позе, позволявшей лицезреть ее ярко-розовые трусики. К счастью, коридорная камера этого не показывала, но Хант не сомневался, что Маррин пристально следит за каждым его движением.
Дверь Брайс открывала сама. Затем приложила ладонь к панельке, снимая заклинания.
Щелкнули замки. Дверь открылась. В передней зажегся неяркий свет.
– Я ждала, – сказала Брайс. – Мы собирались совершить Нырок вместе, когда нам стукнет по двадцать семь.
Хант знал, о ком речь. Гибель Даники была причиной, заставившей Брайс бросить выпивать, оставить танцы и жить выхолощенной жизнью. По той же причине она отказалась убирать шрам на бедре. Наказание, которому Брайс добровольно себя подвергла, было хорошо знакомо Ханту. Его собственное, после чудовищного поражения на горе Хермон, длилось намного дольше. В астерийских застенках ему терзали тело. Душу Хант терзал себе сам, да так, как не снилось ни одному имперскому заплечных дел мастеру.
– И зачем ждать дальше? – спросил Хант, тут же пожалев о своем глупом вопросе.
И это место Куинлан называла своим домом… Хант убедился, насколько обманчив был вид через окно. Оттуда квартира казалась ему просторной, и не более того. Но внутри…
Чувствовалось, что денег на обустройство квартиры не жалели. Вероятно, это Даника. Жалованья Брайс на такое не хватило бы. В правой трети необъятной гостиной стоял белый диван с мягкими подушками. К нему примыкал кофейный столик, а на резной деревянной консоли высился громадный телевизор. В левой – обеденный стол из матового стекла и стулья с белыми кожаными спинками. Центральная часть выходила прямо в кухню с белыми шкафами, хромированной кухонной техникой и разделочными столами с белыми мраморными столешницами. Все это великолепие содержалось в безупречной чистоте и манило уютом.
Хант застыл возле кухонного островка, будто сваленный багаж. Брайс прошлепала в коридор, отделанный дубовыми панелями, чтобы выпустить скулящего Сиринкса. Хант думал, что она не хочет отвечать на его дурацкий вопрос, но где-то на середине коридора она остановилась и, не оборачиваясь, сказала:
– Без Даники… Мы же собирались совершить Нырок вместе, – повторила она. – Коннор и Торн вызвались быть нашими Якорями.
Выбор Якоря был крайне важен для успешного завершения Нырка и являлся глубоко личным делом. Хант отогнал тяжкие воспоминания о правительственном служащем – чиновнике с кислым лицом, – которого ему выделили в Якоря. Ведь у него не было ни родных, ни друзей. Со дня смерти матери прошли считаные дни.
Сиринкс вырвался на свободу. Его когти застучали по светлому паркету. Увидев Ханта, Сиринкс с радостным повизгиванием бросился к ангелу и принялся лизать руки. Брайс неспешно ковыляла обратно на кухню.
Тишина в квартире становилась невыносимой, и Хант задал еще более дурацкий вопрос:
– У вас с Даникой были интимные отношения?
Еще два года назад ему было заявлено, что они просто крепко дружили. Но смерть друзей не заставляет живущих терять интерес к миру и к себе. А Брайс потеряла. Как и он, когда не стало Шахары.
Послышался шорох гранул, падающих в жестяную миску. Потом Брайс опустила миску на пол, и Сиринкс, забыв про Ханта, поспешил на кормежку.
Брайс обошла кухонный островок, раскрыла дверцу громадного холодильника и принялась изучать его скудное содержимое.
– Нет, – сухим, холодным голосом запоздало ответила она на вопрос Ханта. – Таких отношений у нас с Даникой не было. – Она до белизны костяшек сжала ручку дверцы. – А вот с Коннором… в смысле, с Коннором Холстромом… Мы с ним… – Брайс не договорила. – Сложно все это. Когда не стало Даники и стаи… во мне как будто свет погас.
Хант помнил подробности ее отношений со старшим из братьев Холстром. Младший, Итан, праздновал победу с друзьями, что и спасло ему жизнь. Нынче он был заместителем Амелии Равенскрофт. Стая Амелии служила очень посредственной заменой погибшей Стае Дьяволов. В ту ночь город лишился первоклассных бойцов.
Ханту хотелось сказать Куинлан, что он понимает. Не только сложность отношений, но и внезапность ее утраты. С ним было нечто похожее. Однажды утром он проснулся, окруженный друзьями, рядом с возлюбленной, а к концу дня их не стало. Хант понимал, как ощущение потери вгрызается в кости, кровь, душу. И нечем восполнить потерю.
Конечно, хорошо, что она завязала с выпивкой и наркотиками. Но зачем было отказываться от танцев, которые она так любила? Хант хотел ей сказать, что никакое самоистязание не вернет Данику, однако слова застряли в горле. Двести лет назад его не тянуло на такие разговоры. В этом он не изменился. Нечего зря сотрясать воздух.
В недрах квартиры зазвонил стационарный телефон. Вскоре приятный женский голос произнес: «Звонок из… родительского дома».
