И Враг перебрался в систему шаттла.
А потом одновременно произошли три события:
1. Система безопасности шаттла закрыла сеть голосовой связи.
2. Бот-пилот стер коды собственной голосовой связи, а я перезагрузил ее и спалил.
3. Мое тело сказало доктору Мензах и Пин-Ли:
– Пора.
Пин-Ли набрала код на панели, а доктор Мензах дернула за рычаг. Шаттл отшвартовался.
Истребитель уже замедлил скорость, и потому шаттл отлетел недалеко, но, учитывая неработающую голосовую связь, он мог находиться хоть по ту сторону червоточины. Враг был заперт в шаттле.
Ха! Получай, сволочь!
Корабельная сеть и системные коды превратились в кашу, но бот-пилот уже восстанавливал контроль. Система безопасности вставала на ноги, шатаясь как пьяная, если можно так выразиться.
– Ох, боги небесные, мы спасены! – сказал кто-то в рубке.
Бот-пилот восстановил контроль над вооружением и запросил у капитана подтверждение.
– Подтверждаю, огонь, – отозвался тот.
Я вдоволь насладился зрелищем. Сначала взрывом уничтожило шаттл штурмового отряда, а потом многочисленные попадания продырявили корпус вражеского корабля. Затем я собрал воедино все свои разбросанные там и сям коды и вернулся в собственное тело. Ощущения были странные.
Мензах и Пин-Ли по-прежнему стояли в коридоре и озабоченно смотрели на меня.
– Дело сделано, – сказал я.
Пин-Ли восторженно заохала, а Мензах схватила ее и развернула.
А я чувствовал себя странно. Очень странно. И хреново.
Производительность – сорок пять процентов и снижается. Критический сбой…
Я понял, что падаю, но не почувствовал удара о палубу.
8
Память рассы́палась на отдельные фрагменты. Ничего приятного, хотя для обычного бота это было бы катастрофой. Моя же память основывается на человеческой нервной ткани и обычно является слабым звеном в хранилище памяти, но ее нельзя полностью стереть. Пришлось полагаться на нее, собирая и упорядочивая фрагменты. К сожалению, скорость доступа к нервной ткани была ужасающе медленной.
Это заняло целую вечность.
Я бродил среди хаоса образов, вспышек боли, пейзажей, коридоров и стен. Ого! Многовато стен.
– Есть какие-нибудь изменения? – поинтересовался неопознанный голос.
– Пока нет. – И после короткой паузы: – Думаешь, стоит поместить его в ремонтный бокс? Если он не сумеет…
– Нет, это исключено. Компания захочет выяснить, как он взломал свой модуль контроля. Если им представится возможность… Нельзя им доверять.
Хуже всего то, что я не помню (ха!), сколько времени провел в таком состоянии. Судя по обрывкам диагностического отчета, возникли критические повреждения.
Хотя, наверное, это очевидно и без данных диагностики.
Сложная серия нейронных связей привела меня к обширной нетронутой области памяти… Это еще что за чертовщина? «Расцвет и гибель лунного заповедника?» Я начал просмотр.
И тут – бац! Заиграли сотни тысяч связей. Я вернул себе контроль над собственными процессами и запустил диагностику и процедуры восстановления. Воспоминания в ускоренном темпе начали выстраиваться по порядку.
– Хорошие новости! – прозвучал чей-то голос. – Диагностика показывает, что активность резко увеличилась. Он собирает себя по кусочкам.
Частичная идентификация: клиент?
Изогнутый потолок вместо стены. Что-то новенькое. Я лежал на чем-то мягком. Мне хватило воспоминаний, чтобы осознать необычность происходящего, а необычное, как правило, означает плохое. Больше фрагментов выстроились в цепочку, только в неправильном порядке. Пассажирские корабли, ГИК. Ага, значит, не так уж необычно. Как и сейчас, в этих воспоминаниях я носил человеческую одежду, а не скафандр и броню. Доступ к другой группе связей позволил опознать предметы над головой как оборудование медсистемы. ГИК? Я попытался отправить запрос. Нет, этот кластер памяти оказался не в том месте. Я отправил Тапан обратно к ее друзьям и покинул ГИКа.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ратти.
Я сумел вытащить только одно определение для Ратти: человек, мой друг. Звучало странно и малоправдоподобно, но прежняя версия меня, похоже, была в этом уверена, а больше мне не на что было опираться.
– Отлично.
Наверняка очевидно, что вовсе не отлично.
– Ты знаешь, где находишься? – поинтересовался Ратти.
Я не мог ответить.
– Пожалуйста, подождите, пока я найду эти сведения, – выдал я записанную в буфере фразу.
– Ладно.
Я лежал в медсистеме и был присоединен к оборудованию, предназначенному для людей и дополненных людей, которые поправляются после серьезных медицинских процедур. В каюте было два люка, открытый и закрытый. Мне понадобилась минута (целая минута! чудовищная скорость доступа к памяти), чтобы опознать символ на закрытой двери как архаичный значок туалетной кабинки. Ну, отлично, целая минута на нечто совершенно бесполезное.
Так, значит, я там, куда помещают людей, а не ботов или автостражей. Меня считают человеком? Это нервировало, сейчас мне не хотелось притворяться человеком. Но мне недоставало куртки и ботинок. На ногах у меня не было органических тканей, и они не выглядели как медицинские протезы для покалеченных людей. И в конце концов, я находился в медсистеме, которая немедленно диагностировала бы у меня термальную стадию болезни под названием автостраж.
– Не хочу быть ручным роботом.
– Вряд ли кто-нибудь этого хочет, – сказал Гуратин.
Не люблю Гуратина.
– Ты мне не нравишься.
– Я знаю, – ответил он, как будто это смешно.
– Это не смешно.
– Так, записываю: уровень распознавания – пятьдесят пять процентов.
– Да пошел ты!
– Ладно, пусть будет шестьдесят процентов.
В памяти всплыл истребитель страховой компании.
Меня накрыла волна страха, такого сильного, что он меня парализовал.
Однако здесь были обшарпанные и поцарапанные металлические стены со следами снятого оборудования. Вывод: это не истребитель страховой компании.
Одно хорошо в эмоциях – они ускоряют процессы восстановления в хранилище памяти. А плохо в эмоциях то… Ну, сами понимаете: «Вот дерьмо, что за хрень со мной творится?!» Я лихорадочно проверял свой модуль контроля. Но он оказался по-прежнему взломанным. Результаты диагностики показали, что порт загрузки данных тоже не починили. Приступ страха исчерпал все запасы кислорода, и мне пришлось вдохнуть. Я нашел коды сетевой защиты и начал ее восстанавливать.
