* * *
В больнице рентген показал, что правое легкое, в котором несколько недель назад развился небольшой пневмоторакс, полностью спалось. Пэттон был потрясен. Плевродез не помог. Пациентка настаивала на катамениальном пневмотораксе: хотя прием противозачаточных и не помог, она считала, что страдает именно от него. Ее мать разыскала в больнице Ленокс-Хилл хирурга-гинеколога, доктора Тэмера Секина, специализировавшегося на диагностике и лечении эндометриоза. Вдвоем пациентка и ее мать убедили специалистов объединить усилия в операционной, и те согласились.
Операция, в которой приняли участие оба врача, продлилась пять часов. Первым за дело взялся Секин. Он обследовал брюшную полость и малый таз пациентки и обнаружил несколько очагов эндометриоза. Мелкие вкрапления посторонних тканей присутствовали в мочевом пузыре и кишечнике, были разбросаны по стенкам брюшной полости и малого таза. Но на нижней стороне диафрагмы, мышцы, отделяющей брюшную полость от грудной клетки, их не было. Несмотря на все признаки обширного эндометриоза, причина пневмоторакса оставалась неясной.
Дальше наступила очередь Пэттона. Ему предстояло обследовать грудную клетку и легкие. Пациентку перевернули на левый бок, а в правый, между ребрами, ввели камеру и хирургические инструменты. Пэттон тщательно обследовал гладкую верхнюю поверхность диафрагмы. Прямо под легким он заметил фрагмент ярко-розовой ткани размером с десятицентовую монету. Что это – клетки эндометрия? Пэттон вырезал аномальный участок, затем зашил отверстие. Осмотрел легкое сверху донизу и обнаружил еще один островок аномальной ткани, который также удалил. Образцы отправили в лабораторию на анализ. После этого Пэттон заново скрепил легкое с плеврой. Еще до конца операции из лаборатории пришли результаты: ткань, обнаруженная на диафрагме, действительно содержала клетки эндометрия. У женщины был катамениальный пневмоторакс.
Восстановление после вмешательства заняло немало времени, но пациентка тревожилась уже меньше, потому что хотя бы знала причину проблем с легкими. На второй операции Секин удалил все обнаруженные очаги эндометриоза. Однако никто не мог гарантировать, что не появятся новые, если не удалить источник заболевания – матку вместе с яичниками. Решение далось женщине тяжело. Но поскольку больше рожать она не планировала, то сочла, что это имеет смысл.
Через шесть месяцев после последней операции она могла сказать, что жизнь ее постепенно возвращается в нормальное русло. Женщина шутила, что после всех операций на груди и брюшной полости выглядит так, будто участвовала в поножовщине. И хотя в груди у нее временами по-прежнему теснило, очень приятно было снова полноценно дышать.
Часть V. Проблема в голове. Медовый месяц в аду
– Со мной что-то не так, – сказала 27-летняя женщина мужчине, за которого не так давно вышла замуж. – Пожалуйста, отвези меня в больницу.
Дело было на следующий день после их свадьбы. Муж и его лучший друг обожали скоростные автомобили, поэтому новобрачные решили провести фотосессию на трассе для дрифта в городке Тоутл, штат Вашингтон. Друг должен был дрифтовать по кругу, в центре которого стояла влюбленная пара. Еще один приятель делал снимки, а молодые целовались в кольце дыма и пыли, поднятой красным «Мустангом», носившимся вокруг них. На фотографиях они выглядели абсолютно счастливыми.
Однако, когда все стали рассаживаться по машинам, чтобы ехать домой, женщина почувствовала себя странно. Весь день ее преследовала нервная дрожь. Она заметила, что не может перестать разговаривать. Сначала невеста решила, что все дело в свадьбе и связанных с нею волнениях. Однако внезапно возбуждение вышло из-под контроля. Сердце, отчаянно колотившееся в груди с самого утра, словно взбесилось. Оно пульсировало с такой силой, что становилось больно в горле и в груди. Женщина не могла привести мысли в порядок. Руки словно жили собственной жизнью – они постоянно сжимались и разжимались.
Ее муж растерялся и перепугался. Они поехали в ближайшую больницу. «Просто паническая атака», – сказали тамошние врачи. После рождения дочери, появившейся на свет год назад, женщина страдала от послеродовой депрессии и тревожности. Она только что вышла замуж, приняла участие в сумасшедшей фотосессии – ничего удивительного, что у нее паника. Сама пациентка согласилась с диагнозом, но в глубине души считала, что ее состояние отличается от приступов тревоги, которые она уже испытывала раньше.
Ей дали лекарство, которое следовало принять, если симптомы возобновятся, и отпустили домой. Но таблетки не помогали. На следующий день она опять проснулась с колотящимся сердцем и той же нервной дрожью, что и вчера. Приняла еще лекарство, но дальнейшие события запомнила лишь фрагментарно.
Она не знала, сколько раз за следующие несколько дней ее возили в отделение неотложной помощи. Было очевидно, что с ней что-то не так, но врачи настаивали на приступе тревоги и депрессии. Когда внезапно она начала говорить на странном языке, они прибавили новый термин: «психоз».
Прошла неделя, на протяжении которой женщина несколько раз возвращалась в больничную приемную. И тогда социальная служба предложила направить пациентку в «Телекеа», психиатрическую лечебницу в Ванкувере, штат Вашингтон. За две недели доктора пришли к выводу, что ее болезнь не психиа-трического характера, и женщину перевели в близлежащий Юго-Западный медицинский центр. Три дня ее обследовали, но никаких медицинских отклонений не выявили, а потому положили в психиатрическое отделение.
Психиатры предположили, что у пациентки так называемое кататоническое возбуждение. Обычно кататония характеризуется замедлением движений, мыслительных процессов и речи. Кататоническое возбуждение встречается гораздо реже, и его главным признаком является ажитация, то есть двигательное беспокойство. Однако проявляется оно не только в действиях и речи, а охватывает и функции других систем: кровяное давление и температура тела повышаются до опасных для жизни значений. Обе формы кататонии, как правило, хорошо откликаются на небольшие дозы седативных препаратов из группы бензодиазепинов.
Ажитация у женщины определенно наблюдалась. Но доктор Майкл Ротенфлаш, ее лечащий врач-психиатр, обратил внимание, что симптомы этой пациентки отличаются от проявлений кататонического возбуждения, которое он неоднократно наблюдал за семь лет практики. Три из них были атипичны: спутанность сознания, искаженная речь и судорожные эпизоды с дрожью и потерей концентрации. Кроме того, она не реагировала на лекарства. Он сильно забеспокоился и попросил своего старшего коллегу, доктора Майкла Бернстайна, осмотреть пациентку.
Бернстайн пришел к ней в палату в этот же день. Она лежала в той части отделения, куда помещали опасных пациентов. Молодая женщина распростерлась на кровати с закрытыми глазами – растрепанная, без одежды. Сиделка, приставленная к ней, пыталась прикрыть ее одеялом, но та сразу же сбрасывала его на пол. Она непрерывно ерзала на тонком больничном матрасе. Кровать была в палате единственным предметом обстановки. Свет, проникавший через окно, заливал пустое пространство, специально спланированное так, чтобы пациент не мог причинить вреда ни себе, ни окружающим.
