– Она сказала – бегу со всех ног, – оповестил он Фиму Кляпова и без сил опустился на стул. – Я умом тронусь. Нет, надо увольняться. К черту все, к черту…
Они с нетерпением, позабыв даже о срочных делах, ждали развязки. Кляпова обыскал конвойный, забрал шнурки от ботинок крокодиловой кожи. Посадили его не в камеру, а в старый открытый «обезьянник», который больше не использовали по назначению, сделав из него нечто вроде кладовки для разного полицейского барахла и амуниции.
Герда Засулич ворвалась в эту юдоль печали и слез, как вихрь, как весенний ветер!
– Фима, это правда? Вас задержали за пикет?
Он стоял у решетки, взявшись за прутья, смотрел на нее, не отрываясь.
– Но как же это? Почему? Зачем? – Она шагнула к нему, к решетке.
– Затем, что я… я весь ваш, Герда. Как вы, так и я. И сердцем, и душой, и телом. Знаю точно – никогда я не встречал такой женщины, как вы. И уж точно не встречу. И я не могу ни потерять вас, ни уступить, ни отдать. Если такая ваша жизнь, то и я хочу ее делить с вами. Арест – это частности, Герда… Я просто бесконечно, безумно вас люблю. Я вас обожаю.
– Фима… Боже мой… я тоже не встречала таких, как вы… никогда…
– Я нарочно это при свидетелях делаю, Герда. Они люди славные. – Фима кивнул на Катю, Вилли Ригеля, Гектора, дежурного Ухова, Патриота Абрамыча, горестно внимавшего пылкой речи патрона. – Они поймут.
Он достал из кармана пиджака заветную коробочку с кольцом от Тиффани. У него отобрали при аресте шнурки, галстук, запонки. Но коробочку оставили.
– Я у ваших ног, – сказал Фима Кляпов хрипло. – При свидетелях я прошу вас, Герда, стать моей женой. – Он достал кольцо с бриллиантом. – Вы выйдете за меня?
Она смотрела на него. Потом медленно сняла очки. Протянула свои тонкие руки сквозь прутья решетки, положила ему на плечи. Обвила его шею руками и притянула к себе, к решетке.
Поцеловала его.
А потом сама – как истая феминистка – взяла помолвочное кольцо от Тиффани и надела на палец.
– Тебе велико, – прошептал Фима Кляпов.
Поцелуй. Долгий… сладкий…
Катя, Гектор, Вилли, Ухов, тащивший за собой упиравшегося Патриота Абрамыча (тому было любопытно посмотреть), покинули ИВС.
– Откройте камеру, – шепнул Вилли Ригель конвойным.
– Ключи у начальника ИВС, он на обед пошел на угол за пирожками. – Те развели руками. – Как только вернется, отопрем.
– Желаю вам обоим счастья! – Гектор с порога ИВС отсалютовал им. – Когда свадьба?
– Через час, как освобожусь. – Фима Кляпов попробовал – крепка ли решетка. – Герда, а Ирочке как скажем?
– Скажем, что все как в сказке. Принцесса поцеловала тролля.
Поцелуй…
Глава 45
Ситуационная модель
– Это был трагический несчастный случай, бытовой, – произнес Вилли Ригель, когда они втроем вновь собрались в его кабинете. – То, что произошло тогда у них дома. Учительница про «Кладбище домашних животных» Кинга упомянула, но она не права. То, что случилось – даже по ее описанию – трагический несчастный случай. Отец оставил опасную бритву в ванной. Ребенок четырех лет схватил ее и…
– Петя убил своего близнеца! Женю! – Катя встала. Она не могла сидеть. Она поражалась их спокойствию и хладнокровию! Они оба говорили о таком деле, словно о какой-то бытовой краже или потасовке!
– Ребенок в четыре года не может совершить преднамеренное убийство.
– Он и старшего брата поранил, Вилли, – возразил Гектор. – Интересно, сам-то Петя Кабанов помнит все это? Или амнезия у него, память отшибло? Лесик точно помнил.
– Кабанова тоже все это помнит и знает. Такая трагедия! – Катя села, затем снова встала, заходила по кабинету. – Она… она мне ничего не сказала! Я ее спрашивала о причинах вражды между ее сыновьями. Она каждый раз уходила от ответа. Да, теперь с этой враждой все ясно. Лесик не мог простить брату убийства. Он его ненавидел! А Петя… Нет, Гек, Петя просто не может не помнить того, что сотворил. Ему ведь старший брат постоянно напоминал об этом своей ненавистью. А Петя брата ненавидел именно за напоминание, за память о чудовищном поступке. Пусть ему было всего четыре года, но это убийство!
– Поэтому дело и спрятали в архив Генеральной прокуратуры. Убийство ребенка, а никого не привлечешь. Решили похоронить всю эту историю. Предать забвению. И Кабанову не уволили из прокуратуры. Посчитали, видно, что ее вины в произошедшем нет, – сказал Вилли Ригель.
– Как они все там жили, в их семье, столько лет с таким грузом? – Катя волновалась все сильнее и сильнее. – Я представить себе не могу… Она же мать. И убили ее ребенка. А другой ребенок – убийца – рос на ее глазах. И брат его ненавидел и винил… А их отец…
– Повесился. – Гектор все смотрел в свой мобильный. – Только вот я не могу понять, почему?
– То есть как – почему? – воскликнула Катя. – Причина ясна. Бритва, оставленная им в ванной.
– Вы так считаете? Этого достаточно? – Гектор смотрел на нее.
– Да. Все случилось лишь потому, что отец по халатности оставил свою бритву в ванной, когда там были дети.
Гектор ничего на это не ответил.
– А Лесик словно с другой стороны перед нами предстает. С неожиданной для меня, – заметил Вилли Ригель. – Бросился защищать одного брата от другого. Был ранен. Терпел. В школе все это переносил… когда слухи, пересуды, сплетни… Я-то это хорошо знаю, каково, когда ты полный изгой в школе и сам толком не знаешь, за что. А потом он в один прекрасный день вошел в спальню родителей и увидел своего отца в петле… И этот мальчишка спустя годы, в свои тридцать четыре, по моему личному впечатлению и по рассказам всех свидетелей, которых мы с вами опросили, стал почти законченным подонком. Ребенка похитил, над другими издевался…
– Люди сложные создания, Вилли, – сказала Катя. – Я теперь лучше и Кабанову понимаю – ее фанатичную любовь к Лесику. Получается, что она единственная знала его таким, какой он был на самом деле. И любила его таким. И теперь понятна ее ледяная холодность к Пете… Она же мать. Другая просто отказалась бы от такого ребенка, сдала бы его в детский дом, а она…
– Если бы она сдала его в детский дом, рухнула бы вся ее служебная карьера, – заметил Гектор. – В прокуратуре простили ей трагический несчастный случай, но отказ от родного ребенка ей бы не спустили. Поэтому Петя рос в семье. А не в детдоме.
– И с асексуальностью его теперь все ясно, – продолжала Катя. – Доктор мне сказал – психологическая травма тому причиной. Убийство маленького брата! Шок… чувство вины… Но все-таки…
– Что все-таки? – спросил ее Вилли Ригель.
– Что-то здесь не сходится. – Катя и сама не знала, как это вырвалось у нее. Ведь всего пять секунд назад ей было все ясно!
