Катя молчала. Она вспомнила сцену в кабинете Вилли Ригеля, когда Кабанова в присутствии Гектора предлагала ей – именно ей – прочесть, огласить те документы, что свидетельствовали о его страшном увечье и пережитом им насилии.
– Нет более разных братьев, чем они, – продолжала Ульяна. – Я всегда думала, если Лесик пошел в мать, то, значит, Петя в своего отца. Но я говорю вам – Петя меня оберегал от всего этого кошмара. Я узнала все только в тот вечер.
– Расскажите правду, вы же сами этого хотите. – Катя села рядом и… выложила на журнальный стол свой диктофон. Включила его. Вот так – с открытым забралом. Не украдкой записывать такой разговор. Ульяна глянула на диктофон. И кивнула.
– В тот вечер в ресторане все так и было, как сказал Петя. Это я попросила его поехать со мной. Я боялась, что Лесик меня изобьет насмерть. Изуродует мне лицо. Но не обо мне там потом шла речь. О ней… об этой маленькой девочке, зарезанной бритвой. Я… я испытала шок. Лесик обвинил Петю. А Петя сказал правду, как все было тогда на самом деле. И Лесик набросился на него, как зверь. А я сразу Пете поверила. Я его увела оттуда, из ресторана. Но дальше все было совсем не так.
– А как?
– Мы не уехали с Петей домой. Мы просто отъехали немного и остановились. Мы сидели в машине. Он мне все рассказал. Все без утайки. Он рыдал… он был снова тем четырехлетним мальчиком… А я испытала такой гнев в тот момент, такую ярость в отношении мужа. Петя рассказывал мне и заново переживал все. Он все помнил. Не верьте ему! Это не он убил брата. Он просто не мог этого сделать – ни тогда, ни сейчас. Никогда. Он сказал мне – это бы разбило ее сердце, понимаете? Сердце его матери. А ведь он ее тоже любил. Мы сидели, и через какое-то время вышел Лесик из ресторана, сел в свою машину. Нас он не заметил.
Пауза. Диктофон записывал.
– Я была за рулем сама. Я сказал Пете – этот кошмар никогда не закончится, если сейчас, прямо сейчас не выяснить все до конца. Между ними. И я тому буду свидетель. Не судья, нет… Я была на стороне Пети, потому что я поверила ему. Это ведь правда! Возможно, уже в тот момент я отринула от себя роль судьи. Я выбрала роль палача в этом деле. Петя плакал, он мягкий… он интеллигентный… А я… я сочинская баба-стерва… Я поехала за мужем следом. И мы опять отъехали недалеко. Петя вам не соврал – там такое место укромное. Лесик остановился, он кого-то ждал. Но явно не нас. Мы вышли из машины…
– И что дальше?
– Он увидел нас в темноте. Меня, Петю… Да, еще – самое важное. Я, когда вышла, взяла из-под сиденья дубинку со свинчаткой.
– Дубинку? – переспросила Катя.
– На меня в Сочи и в Анапе дважды нападали. Один раз хотели ограбить, второй изнасиловать. С тех пор я вожу с собой короткую дубинку со свинцом. Это лучше биты, практичнее. – Ульяна говорила сейчас почти по-деловому. – Когда мы вышли из машины, я ее захватила. Я не могла позволить, чтобы Лесик снова бил моего брата… моего мальчика… моего Петю. Я хотела его защитить сама. Лесик бросил нам – вы еще не угомонились? Чего приперлись? Что вам нужно еще? Петя… он в этот миг растерялся как-то. А Лесик ухмыльнулся – а, размазня явилась права качать, а сказать ничего не может. Снова тебе двинуть по яйцам, чтобы голос у тебя прорезался, малыш? И он двинулся, чтобы избить его. А я…
– Что вы, Ульяна?
– Я шарахнула его дубинкой по башке. Вот так! – Ульяна сделал резкий мощный жест. – И потом еще. И еще. Я даже не помню всего в тот момент. Я ослепла от злобы, от ярости. Я и ребенка того несчастного убитого, зарезанного жалела, и Петьку… и себя. Вспомнила, как он и надо мной издевался. Он упал, даже не вскрикнул. Но я продолжала его молотить дубинкой уже по лицу. Я разбила ему голову, как гнилой орех! И я не сожалею об этом. Я этим горжусь!
Они молчали.
– Потом я остановилась. Петя подошел ко мне. Обнял меня. Мы стояли с ним, обнявшись, над телом Лесика. С ним было покончено навсегда. Я чувствовала, что Петя мне благодарен. Потом мы начали думать, как быть дальше. Петя забрал дубинку у меня и закопал ее в роще в дерн. Мы втиснули Лесика в его машину. Петя сел за руль. А я села в свою машину. И мы поехали прямо на свалку. Петя сказал вам – это было его желанием с детства, чтобы братец оказался где-то среди говна… Мне он сказал то же самое. И мы отправились на свалку. Приехали. Достали Лесика и понесли его вдвоем туда… на мусорную кучу. Светила луна. Мы его бросили – говно к говну. А затем я увидела то пианино. Не знаю, что на меня нашло. Я открыла его крышку и сыграла мелодию, что показалась мне самой подходящей и для похорон, и для нашего с Петей окончательного освобождения от этого чудовища.
– А что с Аристархом? – тихо спросила Катя. – Неужели это вы его убили?
– Нет, нет! – Ульяна прижала руки к груди. – Как вы не понимаете… я же не убийца… я просто защищала своего брата от чудовища! Аристарха я не убивала, клянусь вам! И Петя его тоже не убивал! Разве вы не поняли ничего – он в принципе не способен никого убить. Он как принц Гамлет.
– Он взял на себя оба убийства.
– Он меня защищает. Он думает, что Аристарха я убила, потому что он бросил меня. Использовал меня. Как и Лесик.
Катя выключила диктофон. Остальное не под запись.
– Пете за два убийства грозит пятнадцать лет, Ульяна. Это минимум.
– Я просила его! Я его умоляла. Но он стоял на своем – он был уверен, что вы, полиция, все рано или поздно узнаете, раскопаете. И ту старую историю тоже, убийство сестренки… Он сказал, что должен все вынести и вытерпеть ради ее памяти. Что это его долг как мужчины и ее брата. Что я буду жить счастливо и свободно… Потому что я это заслужила и он этого хочет. Потому что теперь я его сестра… Он все документы финансовые на меня переоформил. Отдал мне все. Я сказала ему – если что, если полиция тебя арестует, я займусь твоей защитой, найму лучших адвокатов. Но он сказал мне – это потом, не сразу. Сначала не надо никаких адвокатов. Пусть все узнают правду о том, кем был брат и кого он убил в детстве. Он и отца ведь фактически убил… Довел его до самоубийства. А мать… Петя хотел, чтобы и о ней узнали. Поэтому он против всех адвокатских уловок. А я теперь просто не знаю. Меня ведь теперь арестуют, как и его?
– Ульяна, есть такое понятие в судебном процессе – встречное признание. – Катя осторожно подбирала слова. – Когда два человека признаются в убийстве сами, добровольно. А улики, факты свидетельствуют, что и тот, и другой мог совершить убийство. Но не указывают, кто конкретно. Это ваш случай. В суде такие вещи практически недоказуемы. Сговора нет. Встречные признания противоречат друг другу. И установить вину конкретного лица в убийстве невозможно. А нужна именно конкретная вина для вынесения приговора. Вы понимаете, о чем я?
– Да, – прошептала Ульяна.
– Если вы уж вступили на этот путь – не сходите с тропы. – Катя смотрела на нее. – Ничего не меняйте в своих показаниях, кто бы вас ни уговаривал. Как бы на вас ни давили, как бы вас ни запугивали. Что бы вам ни обещали, чем бы ни грозили. Не отказывайтесь от своих слов. Стойте на своем. Только так вы спасете Петю, понимаете? Только так вы его защитите. Но при этом вы сильно пострадаете сама. Вы готовы?
