Кэт поднялась и подошла к окну. Стоянка была почти пуста. Все еще лил дождь.
– Ты говорила что-нибудь из этого Джилл Монк?
– Нет. В тот момент я еще как следует это не обдумала. Кроме того, я не думаю, что она отнеслась бы с пониманием.
– Думаешь, я отнесусь?
– Кэт, каковы бы ни были последствия, это мое тело, моя болезнь, мое решение, и мне с этим жить. Или не жить, что более вероятно. Как бы то ни было, они не твои, так что не беспокойся.
– Черт возьми, естественно, я беспокоюсь! Мое образование, мои знания, мой опыт и инстинкты подсказывают мне, что беспокоиться стоит, потому что ты неправа. Абсолютно неправа.
– Ты умываешь руки?
– Послушай, Карин, ты моя пациентка, и это моя работа – дать тебе профессиональный совет и консультацию. Также моя работа – поддерживать тебя во всех твоих решениях, связанных с лечением, потому что, в конце концов, эти решения всегда принимает пациент. И ты мой хороший друг. И чем четче я буду уверена в том, что ты принимаешь неверное решение, тем более серьезной должны быть мои поддержка и помощь. Это ясно?
– Извини. Просто ты будешь мне нужна.
– Буду.
– Я просто не думала, что ты будешь настолько радикально против альтернативных методов.
– Я не против, в некоторых обстоятельствах даже совсем наоборот. Я посылаю пациентов к Нику Гайдну на сеансы остеопатии и к Эйдану Шарпу, который занимается акупунктурой. Он способен творить чудеса в довольно сложных случаях. Только что я послала скорбящую леди, которая не может спать и чувствует постоянную тревогу, за записями для релаксации… А ароматерапия с массажем – это вообще замечательная штука. Но ничего из этого не лечит от рака, Карин. Большее, что может сделать для тебя вспомогательная терапия, – это помочь пройти через настоящее лечение, может быть, улучшить твое общее состояние и в целом поднять настроение.
– Так почему бы мне просто не сходить на макияж и не сделать маникюр?
Карин встала. Кэт понимала, что расстроила ее и обернула против себя, и злилась. Она проводила Карин до дверей.
– Пообещай мне хотя бы, что как следует об этом поразмыслишь.
– Поразмыслю. Но я не передумаю.
– Не сжигай за собой мосты, не закрывай для себя никаких дверей. Разговор тут идет о твоей жизни.
– Именно.
Но потом Карин развернулась и снова тепло и искренне обняла Кэт, прежде чем спокойно и твердо выйти из медицинского кабинета.
– Ради всего святого, Кэт, ты не можешь вот так просто с этим смириться, – Крис Дирбон смотрел в глаза Кэт через кухонный стол, за которым они сидели и пили чай тем же вечером. Он только что вернулся с вызова.
– Ты думаешь, я должна попросить ее сменить лечащего врача?
– Нет, я имею в виду, что тебе нужно приложить больше усилий, чтобы убедить ее, что она пошла не по той дороге… это не вариант, и ты это знаешь… она не может позволить себе роскошь выбирать.
Крис был категорически против любых форм альтернативной медицины, за исключением остеопатии для собственной больной спины.
– Мне это не нравится, конечно, мне все это не нравится, но она была очень серьезно настроена, а ты знаешь Карин.
– Наверное, она еще не до конца все осознала.
– А я думаю, что осознала. Если мне нужно будет помогать ей, мне придется как-то изучить вопрос… Во всяком случае, оградить ее от совсем уж психопатов.
– Не думаю, что тебе стоит даже начинать подыгрывать ей. Ей нужна операция и химиотерапия. Что вообще на тебя нашло?
– Думаю, это просто Карин.
Крис поднялся и поставил чайник обратно на плиту.
– Просто сейчас это повсюду. Эти лунатики из Старли-Тор…
– Ой, это просто нью-эйджеры
[5], у них в голове вообще ничего нет, кроме кристаллов и энергетических линий.
– А в чем разница? Дай Карин Маккафферти волю, и она начнет плясать вокруг Стоунхенджа на восходе.
Когда Крис уехал на очередной вызов, Кэт приняла ванну и улеглась в постель, водрузив на колени ноутбук. «Рак», – набрала она в «Гугле». «Терапия. Альтернативная. Вспомогательная. Герсон».
Полтора часа спустя, когда Крис вернулся домой после того, как отправил подростка с острым аппендицитом в больницу, она уже была глубоко погружена в исследовательскую статью, где обсуждался эффект постоянной программы медитации и визуализации для больных раком в Нью-Джерси.
Она исписала несколько страниц блокнота, который лежал на подушке рядом с ней. Она поняла, что как минимум одно она может сделать для Карин Маккафферти – принять ее всерьез.
Запись
Когда я здесь с тобой разговариваю, у меня такое ощущение, будто я в исповедальне. Я облегчаю себе душу, рассказывая все. Разница только в том, что я не прошу тебя простить меня. Все должно быть совсем наоборот.
Но мне станет легче, когда ты обо всем узнаешь. Некоторые секреты из прошлого стали слишком тяжелой ношей, чтобы нести ее одному, но на меня давит совсем не чувство вины, нет, это просто знание.
Сегодня я собираюсь раскрыть тебе секрет, груз которого я нес не в одиночестве. Я с самого начала разделил его с тетей Элси. Она унесла его в могилу, как она мне и сказала. Дядя Лен, конечно, знал, но ты помнишь, какой он был тихий, никогда ничего не говорил, пока она ему не скажет.
Это случилось в очередной раз, когда я оставался у них. Ты знала, как мне там нравилось, как я каждый раз спрашивал, когда снова смогу там побыть. Я хотел там жить. Мне нравилось бунгало, потому что это было бунгало, там не было лестниц. Я любил завтраки, которые она готовила мне каждое утро, и маленький стеллаж сбоку от телефона, рядом с которым я сидел на полу и читал «Ваше тело, здоровое и больное» Доктора Робертса. Я столько узнал из этой книги. Она помогла мне определить мою судьбу.
Я любил тихонько приоткрывать дверь своей спальни и слушать шепот разговоров в гостиной прямо по коридору и голоса из радиоприемника.
Так я впервые услышал об Артуре Нидхэме. Я слышал это имя по радио, а потом, как они говорили о нем, так что он стал загадочной фигурой из моих снов.
«Кто такой Артур Нидхэм?» – как-то спросил я посреди завтрака, доедая свой омлет.
Тетя Элси и дядя Лен посмотрели друг на друга. Я и теперь вижу этот взгляд. Он нахмурился, и меня послали чистить зубы. Но чуть попозже она сказала мне: «Ты довольно скоро все равно бы узнал, так что я расскажу тебе. Ты уже достаточно взрослый, чтобы знать».
Тон ее голоса в этот момент изменился, он шел будто бы откуда-то из глубины горла, хотя она не шептала. И я уловил в нем возбуждение. Она получала от этого удовольствие, несмотря на мрачное выражение лица.
