– Сбалансированная жизнь, – сказал он ей, когда она рассказала ему, что начала еще один курс в Открытом университете. – Заботитесь одновременно и о теле, и о духе. Древний рецепт, но от этого не менее эффективный.
Она вошла в свой опрятный, безупречно чистый дом. Ковры – излишество, ради которого она специально копила деньги, – были очень мягкими и покрывали пол целиком. Когда она захлопнула входную дверь, в доме воцарилась тишина, которую она так любила, мягкая, глубокая тишина, камерная, уютная.
Все было на своих местах. В каком-то смысле этот дом был ее жизнью и стал для нее большим, чем до недавнего времени могла бы стать любая семья, любое человеческое существо или домашнее животное. Она чувствовала себя абсолютно уверенно, когда покидала этот дом накануне вечером. Здесь не было никого, кто мог бы что-нибудь переставить. Анджела Рэндалл полагалась на Барн-клоуз, четыре, и он никогда не подводил ее.
В течение следующего часа она съела банан, порезанный в небольшую миску с мюсли, и выпила одну чашку чая. Тост с яйцом и ломтиком нежирной свинины, помидоры и еще одна чашечка чая ждали ее потом, после пробежки. А пока она выложила продукты и оставила их под прозрачной крышкой, достала кастрюлю, хлеб и масло, наполнила электрический чайник, сполоснула и вытерла заварочный. Все было подготовлено к ее возвращению, когда она прибежит и примет душ.
Она послушала новости по радио и прочла первую полосу газеты, которую только что принес мальчишка, затем поднялась в свою бледно-голубую спальню, сняла униформу, бросила ее в ящик для белья и надела чистую, свежевыглаженную белую футболку, бледно-серый спортивный костюм, белые носки и обувь для бега. Волосы она расчесала и убрала с лица под эластичную белую повязку. Она положила три обернутые конфеты с глюкозой в карман, а на шею надела ленточку с запасным ключом от дома, который спрятала под одежду.
Когда она закрывала за собой дверь, все больше огней зажигалось в домах и тонкая, холодная, безрадостная полоска рассвета уже выглядывала из-за Холма. Туман все еще висел в воздухе, покрывая деревья и кусты на склонах, клубился и густел, а потом вновь рассеивался и становился прозрачным.
Но шторы еще никто не открывал. Никто не выглядывал из окон, желая побыстрее начать новый день и увидеть, что происходит на улице и кто уже вышел. Это было не такое утро. На углу Барн-клоуз, в нескольких ярдах от ее собственного дома и в начале дорожки, спускавшейся в поле, Анджела Рэндалл перешла на легкую трусцу. Несколько минут спустя она уже бежала, тихо, уверенно и упрямо, вдалеке от посторонних глаз, через широкую зеленую равнину прямо на Холм, а потом, через несколько ярдов, внезапно исчезла в ватном, глухом, плотном и липком тумане.
Два
Утро воскресенья, четверть шестого, штормовой ветер. Кэт Дирбон подняла телефонную трубку после второго звонка.
– Доктор Дирбон слушает.
– О боже… – голос пожилой женщины дрогнул. – Извините, я не хотела беспокоить вас посреди ночи, доктор, извините…
– Для этого я и нужна. В чем дело?
– Айрис Чатер, доктор. Это Гарри – я слышала его. Я спустилась, и он издавал такие странные звуки, когда дышал. И он так выглядит… вы знаете… ему нехорошо.
– Я еду.
Звонок не был неожиданностью. Гарри Чатеру было восемьдесят. У него было два сильнейших удара, диабет и слабое сердце, и недавно Кэт нашла у него медленно растущую карциному в кишечнике. Ему, наверное, стоило быть в больнице, но они с женой настаивали на том, что ему будет лучше дома. Тихо выскальзывая из дома, она подумала, что, скорее всего, так и было. Он точно был счастливее, лежа в кровати, которую они организовали для него внизу, в гостиной, в компании своих двух попугайчиков.
Она выехала задом на дорожку. Деревья рядом с конюшней, которые на секунду попали в свет ее фар, неистово били ветвями, но лошади спокойно стояли в стойлах, а ее семья глубоко спала.
Мало кто теперь держал попугайчиков, не считая ярых любителей птиц. Птицы в клетках вышли из моды, так же как пудели. Аккуратно поворачивая машину так, чтобы не наехать на упавшую ветку, она попыталась вспомнить, когда последний раз видела человека с пуделем, подстриженным так, что он походил на шерстяные помпоны, которые Сэм и Ханна мастерили, когда были детсадовцами. Какие еще поделки они гордо приносили домой? Она мысленно начала составлять список. Нужно было проехать восемь миль, чтобы добраться от деревни Этч-Седби до Лаффертона, а вокруг была полная темнота, шел дождь, и дорога в это время пустовала; уже много лет, чтобы тренировать мозг и не засыпать за рулем во время таких ночных вызовов, Кэт заставляла себя читать вслух стихи – те, которые она учила наизусть в детстве: «Филин и кошечка», «Этой погоды кукушка ждет», «У меня есть серебряный пенни и абрикосовое дерево» – и потом, когда сдавала экзамены: хоры из «Генриха V» и монологи из «Гамлета», стандартный набор. Радио, казалось, еще больше вгоняло ее в сон, но поэзия, или химические формулы, или счет в уме заставляли ее голову работать. Или списки. Шерстяные помпоны, их она уже вспомнила, а еще картины из макарон и бинокли, сделанные из втулок от туалетной бумаги; открытки на День матери с нарциссами из желтой цветной бумаги, кривые горшки из проволоки, звери из папье-маше, мозаики из разноцветных кусочков клейких бумажек.
Луна выглянула из-за быстро бегущих облаков как раз тогда, когда она свернула в Лаффертон и увидела возвышающийся над ним собор, высокая башня которого сияла серебром, а окна загадочно мерцали.
Медленно, тихо ступает луна
По ночи в туфельках из серебра…
[3]Она пыталась вспомнить, что же было дальше.
Нельсон-стрит была одной из двенадцати улиц, которые образовывали район, прозванный Апостольским. В доме номер тридцать семь, в двух третях пути от начала улицы до ее конца, горел свет.
Гарри Чатер должен был умереть, вероятно, в течение ближайшего часа. Кэт знала это, когда входила в заставленную безделушками тесную гостиную, в которой ярко горел газовый свет и чувствовался запах антисептика и тлетворный дух болезни. Он был крупным человеком, но сейчас будто скукожился и жалобно вжался сам в себя, и вся его мощь и жизненная сила покинули его.
Айрис Чатер вернулась на свой стул у его кровати и взяла его ладонь в обе руки, мягко поглаживая ее, а ее взгляд, полный страха, переходил с его сморщенного серого лица на лицо Кэт.
– Ну-ка, Гарри, взбодрись, тут доктор Дирбон пришла тебя проведать, доктор Кэт… тебе будет приятно ее увидеть.
Кэт встала на колени рядом с низкой кроватью и почувствовала жар от газовой лампы на своей спине. Клетка с попугайчиками была накрыта золотистым велюровым покрывалом с бахромой, и птицы молчали.
Она уже, по большому счету, не могла ничего сделать для Гарри, но чего она точно делать не собиралась – так это звонить в скорую и отправлять его умирать вдали от дома, скорее всего на жесткой каталке в коридоре Битэмской центральной. Она могла обеспечить ему максимально возможный комфорт и принести кислородный баллон из машины, чтобы облегчить ему дыхание, а также могла посидеть с ними обоими до тех пор, пока ее не вызовут куда-нибудь еще.
