Она прошла последние два ярда, которые отделяли ее от машины. Она хотела бы избавиться от этих мыслей, но не могла, и не стала бы, пока все как-то не разрешится. Это было сутью ее работы и сутью ее самой. Однажды инспектор в Лондоне сказал ей, что это ее слабость:
«Чтобы подниматься вверх и занимать высокие должности, нужно научиться отстраняться, Фрея, и, кажется, ты на это неспособна. Ты не можешь оставлять все дела, когда заканчивается день. Ты берешь их домой. Ты ужинаешь вместе с ними, ты берешь их с собой в постель. Ты выгоришь».
В каком-то смысле это было именно то, что с ней произошло в Лондоне – она выгорела. Но Лаффертон подарил ей новую жизнь и воскресил в ней решимость. Она знала, что позволяет некоторым делам завладеть собой, проникнуть в сны, но она была тем, кем была, и попытки переделать себя насильно казались ей предательством. И еще они сделали бы ее худшим офицером, в этом она была уверена.
Глубоко погрузившись в свои мысли, Фрея сошла с дорожки, когда внезапно из-за поворота возник автомобиль и осветил ее фарами. Фрея обернулась, когда водитель остановился и засигналил.
– Фрея?
Она была ослеплена ярким светом. Окно серебряного «БМВ» начало медленно опускаться, а фары – гаснуть.
– Кто это?
Но как только она сделала пару шагов ближе, то узнала его, что ее приятно удивило.
– Сэр?
– Зачем это вы ходите по району в одиночестве?
– Иду с занятий хора в соборе. Я опоздала, и там уже не было места, так что мне пришлось припарковать машину здесь.
– Моя мать пела?
– Еще как. Она пошла в «Кросс Кис» с остальными, но у меня сегодня не то настроение.
– Подождите.
Он поставил свою машину на парковочное место рядом с одним из темных домов, выключил двигатель и вышел.
– Вы приехали за Мэриэл?
Он засмеялся:
– Нет, я приехал домой. Я живу здесь.
– Вот это да. Я не думала, что здесь кто-то живет, мне казалось, что в этой части района остались только офисы.
– В основном. Тут вот только офисы и я. А служители церкви живут выше и совсем рядом с собором.
– Понятно, понятно.
– Поднимитесь и посмотрите. Пойдемте, выпьем за конец трудного дня.
«Как просто зачастую звучат самые важные слова», – подумала она. Как обыденно была произнесена эта фраза, которую она будет носить с собой как самое дорогое сокровище, возможно, до конца своей жизни. «Поднимитесь и посмотрите. Пойдемте, выпьем». Она прошла вслед за ним в темное тихое здание и стала подниматься вверх по лестнице, глядя на его спину, на его голову, на светлые волосы, длинные ноги, на его обувь и на цвет его носков, запоминая, запоминая все. Когда ты маленький, ты щиплешь себя, чтобы проверить, действительно ли что-то происходит, действительно ли ты жив и не спишь. Сейчас она с трудом могла вдохнуть, но чувство нереальности было такое же, чувство недоверия и возрастающего волнения. И восторга.
Серрэйлер. Она посмотрела на его имя на табличке рядом с дверью. Серрэйлер. Буквы были необычными. Имя было подсвечено. Серрэйлер.
Он прошел вперед. Включил свет. Фрея встала в дверном проеме и увидела комнату, которая окончательно лишила ее дара речи.
Он взглянул на нее и улыбнулся, такой улыбкой, которая осветила его лицо, всю комнату, пространство между ними.
– Выпьете? Кофе?
– Лучше кофе, – сказала она. Ее голос прозвучал странно, но, кажется, он не заметил.
– Вы не против, если я буду виски?
– Конечно же нет.
– Присаживайтесь.
Он прошел в дверь слева. Больше света, яркого света на бледных стенах. Кухня.
Фрея подошла к окну. Шторы были открыты, и она взглянула вниз на неподвижный, освещенный фонарями двор собора. Несмотря на эмоции, переполнявшие ее оттого, что она находилась здесь, в потрясающей комнате Саймона Серрэйлера, по его приглашению, несмотря на трясущиеся руки, ее мысли снова вернулись к пропавшим женщинам. Она боялась за них, а чувство отчаяния оттого, что полиция ничего не знала, ничего не обнаружила, было невыносимым. Каждый уходивший час был тем временем, когда что-то еще можно было сделать, когда можно было найти что-то жизненно важное. Она снова и снова возвращалась к своим записям по делу, пытаясь понять, что она могла упустить. Она обернулась и вновь посмотрела на комнату. Она была идеальна. Все, что тут было, она могла бы выбрать сама, но расставлено и оформлено все было так, как она сама не смогла бы никогда в жизни, – мебель, ковры, картины, книги и лампы были точно на своих местах, пространства между ними точно выверены. Она прошлась по комнате, чтобы посмотреть на четыре рисунка в рамках, висевшие вместе над кожаным диваном шоколадного цвета. Это была Венеция – соборы Санта-Мария-делла-Салюте, Сан-Джорджо-Маджоре и еще две церкви, которые она не узнала; они были написаны живыми, ясными линиями, а детали были прекрасны и выразительны в своей скупости. В нижнем правом углу каждой картины стояли едва заметные инициалы «С.О.»
– Вот и я. – Он вышел из кухни с подносом и поставил кофейник, молоко, сахар и глиняную кружку на низкий столик.
– Кто их написал? Мне нравится.
– Это мои.
– А я и не поняла.
– Это намеренный обман… «О» – это первая буква моего второго имени.
– Саймон, они прекрасны. Что вы делаете в полиции?
– Ну, разве мог бы я так же наслаждаться искусством, если бы занимался им двадцать четыре на семь? Рисование не дает мне свихнуться.
Он подошел к белому квадратному шкафчику на стене, открыл дверцу и достал стакан и бутылку виски.
– Вы и картины пишете?
– Нет. Я люблю линии – я работаю карандашом, ручкой, углем, но никогда красками.
– Как долго вы этим занимаетесь?
– Всю жизнь. Я ходил в художественную школу, но ушел, потому что там никто не интересовался рисованием или преподаванием рисования. Это было плохое время для меня. Всем нужно было это концептуальное искусство. Инсталляции. Мне было неинтересно.
– Но все-таки… – Фрея присела на диван. – Полиция?
– Я пошел в университет изучать право, чтобы можно было с помощью высшего образования быстро продвинуться на этой стезе. Всегда было только два варианта – рисование или полиция.
– Но ваши родители врачи.
– Все члены моей семьи уже в трех поколениях – медики. Я паршивая овца.
– Получается, вы внесли свежую струю.
– Моя мама только недавно осознала, что это можно видеть в таком свете.
– Ваш отец?
– Нет.
Он произнес это таким тоном, что она решила больше не задавать вопросов. Так что она замолчала и вместо этого нажала на поршень френч-пресса, наблюдая, как он медленно опускается вниз и прижимает молотые кофейные зерна ко дну.
