– Он кажется очень ожесточенным.
– Он такой и есть.
– Он пережил разочарование?
– Нет. Ну – когда Сай не пошел в медицину, это стало ударом. Как будто вокруг не было толпы Серрэйлеров-врачей, чтобы он оставался доволен. Ему была ненавистна идея ухода на пенсию, просто ненавистна. Он был возмущен, подавлен, зол… В то время как моя мама просто приняла неизбежное и продолжила дальше жить своей жизнью.
– Причем какой!
– Совершенно верно. Отец упивался жалостью к себе еще пару лет, а потом начал становиться грубым. Мне очень жаль, что тебе пришлось с этим столкнуться, и я прошу прощения.
– Мне приходилось сталкиваться и не с таким – забудь об этом. Я скорее была просто удивлена.
Принесли их кофе, и Кэт отхлебнула из своей чашки несколько раз подряд, прежде чем снова посмотрела на Фрею и сказала:
– Была еще Марта, конечно… Сай упоминал про нее?
– Нет, но…
– Нет, полагаю, он и не стал бы при коллегах. Для него это тяжело.
– Я виделась с Саймоном вне работы.
– О, – Кэт бросила на нее внимательный взгляд.
– Мы ходили ужинать.
– Понятно.
Фрее отчаянно хотелось рассказать Кэт о вечере в квартире Саймона, об их ужине в итальянском ресторане, о своих чувствах. Такой разговор мог бы перевести их на новый уровень взаимного доверия. Но вместо этого Кэт сказала:
– Марта наша младшая сестра… На десять лет младше, чем мы. Ты же знаешь, что мы тройняшки? Есть еще Иво, он в Австралии.
– Да, Саймон говорил мне.
– У Марты очень серьезная инвалидность, как умственная, так и физическая. Всегда была. Единственное, что удивляет, – что она не умерла в младенчестве. Она живет в специальном доме в Чанви-Вуд. Это съело отца изнутри, и он почти никогда не говорит об этом – я не думаю, что у нас с ним было больше двух или трех разговоров о Марте за всю мою жизнь. Если что-то и сделало его ожесточенным, злым и обиженным на мир, так это оно.
– Тяжело же Мэриэл.
– Очень. Но ей много раз в жизни приходилось тяжело, и тогда она просто взваливала себе это на плечи и продолжала бороться. Я, может быть, не всегда хорошо лажу с ней – иногда она просто сводит меня с ума, – но я восхищаюсь ею больше, чем могу выразить.
– Твой отец винит кого-то – или что-то – в состоянии Марты?
– Понятия не имею. О, ну, может быть, себя, где-то глубоко внутри, там, докуда уже никому никогда не добраться. Конечно же, это нонсенс, это была просто случайная комбинация хромосом. Прецедентов не было ни в одной ветке семьи. Но сложно оставаться рациональным в отношении подобных вещей, когда они происходят с тобой. Я знаю, я имела дело с пациентами в схожих ситуациях.
– Странно, почему Саймон не упоминал об этом.
– В Саймоне много от нашего отца, просто оно направлено в более позитивное русло. Он тоже очень закрытый… И глубоко внутри него тоже есть потаенные места. Туда просто не надо заглядывать.
– Никому?
Кэт остановила на ней тяжелый взгляд.
– Никому. Это не мое дело, Фрея, но… просто не пытайся. Я люблю своего брата всем сердцем, но я, наверное, единственная женщина во всем мире, не считая, конечно же, мамы, которая может себе это позволить.
Она осушила свою чашку и нагнулась, чтобы поднять свои сумки.
– Мне с моими курточками и ползунками нужно домой, – она стала доставать свой кошелек, но Фрея жестом остановила ее. – Нет, это за счет полиции. Ты помогаешь в расследовании. Нет, правда помогаешь – мне нужно было обсудить с кем-то творящееся в Старли.
– Приходи к нам домой, хочешь? Если ты, конечно, сможешь вытерпеть хаос воскресного ужина.
– Я с удовольствием.
– Я позвоню, – неожиданно Кэт наклонилась и дотронулась до щеки Фреи своей. – Я рада, что заглянула в окно.
Фрея смотрела, как она выходит, проталкиваясь через двери со своими двумя сумками, и чувствовала воодушевление, несмотря на предостережение насчет Саймона, точно такое же, какое исходило от Шэрон Медкалф. Ей нравилась Кэт сама по себе. А еще она подумала, что, несмотря на обязательную предостерегающую речь, она все же нравилась Кэт и, может быть, даже представлялась ей хорошим вариантом для брата.
– Пожалуйста, – сказала она, убирая в сумку блокнот, – пожалуйста, пусть так и будет.
Сорок
Сегодня в полшестого утра он зашел в хранилище, чтобы посмотреть на настоящую Дебби и сохранить в памяти два четких образа – какой она была и какой она стала. Когда он приблизился к Холму, они были уже здесь, целые толпы людей, полицейские фургоны, репортеры, телевизионные группы, как будто это была съемочная площадка, вокруг которой всегда ошивается куча бездельников. Было рано, но множество людей уже прослышали об этом и пришли поглазеть, в основном женщины, а еще несколько подростков, которые забежали сюда, прежде чем сесть на школьный автобус.
Он планировал держаться отсюда подальше, прекрасно зная, что психологи и криминалисты говорят про таких, как он. «Они всегда возвращаются на место преступления, так или иначе. Они просто не могут удержаться. Если там проводят разыскные мероприятия, они предлагают помощь, если было обращение к общественности, они сообщают ложную информацию, если проходит следственный эксперимент – они приходят посмотреть».
Ему это было не нужно. То, что произошло на Холме, не было чем-то важным, просто вынужденной прелюдией. Имело значение только то, что он делал в хранилище. Ему не были интересны преследование, охота, убийство. Теперь он прекрасно понимал, зачем на темных улицах Эдинбурга сотню лет назад медики нанимали похитителей тел. Если бы он мог нанимать людей, чтобы они доставляли ему нужные тела, он бы так и делал.
Что действительно заставило его пойти на Холм этим утром, так это желание увидеть, как полиция с этим справится, какие ошибки они сделают, насколько сильно они заблуждаются. Разумеется, никакого проку от этого не будет. Сколько бы людей сюда ни пришло, сколько бы ни отозвалось на обращения, они все будут бесполезны, потому что их не было здесь. Никого не было здесь. Он единственный знал, что случилось.
Он остановился в нерешительности. В группе полицейских, стоявших вокруг одного из фургонов, он увидел молодую женщину, с которой встретился на ужине, Фрею Грэффхам. Если она увидит его, ему придется с ней заговорить, придется придумывать причину, зачем он пришел сюда. Он ненадолго вышел из ее поля зрения и начал думать. Но он решил для себя эту проблему быстро и просто, как и всегда. Он точно знал, что скажет, и уже ждал с нетерпением, чтобы это сказать. Но сцена была уже подготовлена, актеры ждали, занавес почти был поднят. Он немного отошел налево по дорожке, чтобы лучше видеть.
Он сразу увидел, что они все делают неправильно. Девушка была недостаточно толстая, а ее волосы слишком пышными. Но флисовая куртка была точно такая, как и чудовищное акне. Другая молодая девушка разговаривала с ней, стоя совсем близко, она все говорила и говорила, бурно жестикулируя. Соседка.
