В детстве она хотела именно того, с чем росла. Она хотела воспроизвести тот образ жизни, который знала. Среди всех друзей она одна такого хотела и все свои девичьи годы слушала различные рассказы о том, как у подруг-то будущее будет иным. Дженси хотела большой дом. Ивретт хотел Дженси. Другие друзья хотели больше религии или меньше, больше свободы или меньше, больше денег (но никогда не меньше), другой политики и политиков, других традиций, другого мирка, отличного от того, в котором они были воспитаны. А она вежливо слушала, кивала в подходящих местах и отпускала ободряющие замечания. Но в глубине души она думала: Разве плохо хотеть то, что имеешь?
Она любила своих родителей, свой дом, свой поселок, даже свою школу. Она любила плавать с одними и теми же ребятами каждое лето в бассейне, большой праздник Четвертого июля, который длился весь день и всю ночь, то, как солнечные лучи отражались от озера, а ветер гнал рябь по воде. Она любила ходить в церковь по воскресеньям и есть пиццу навынос по пятницам, она любила фотографии друзей и членов семьи с рождественских открыток, прикрепленные к дверце холодильника в течение нескольких месяцев после окончания праздников, и любила читать в гамаке после полудня на заднем дворе. Она любила ощущение принадлежности этому месту и этим людям. Она знала, что ей повезло, – у многих детей не было того, что было у нее. Чего еще можно было желать?
Присев на корточки на полу своей прачечной, проводя пальцами по рельефным черным буквам, она колебалась между желанием вспомнить и желанием забыть, между тем, кем она была тогда, и тем, кем стала сейчас. Она получила именно то, что хотела, но за это пришлось заплатить цену, которой она никак не ожидала. Ее охватили беспокойство и тревога, ее сердце билось слишком сильно для матери-домохозяйки, которая занимается стиркой в обычный летний вторник.
Подобрав визитку, она вернула ее на прежнее место в ящике. Но, прежде чем она смогла спрятать ее снова, она остановилась, бросив последний взгляд на текст. Она записала имя, затем номер телефона, затем адрес электронной почты. Может ли быть, что ничего не изменилось? Будет ли больно попробовать?
Она глубоко вздохнула и потянулась за своим мобильным телефоном, заряжавшимся на столе, где она оставляла его каждый вечер. Набивая цифры с визитки на клавиатуре телефона, она мысленно себя подбадривала. Она же по работе звонит, не более того. Она проявляет должную осмотрительность ввиду неоднократных просьб своего работодателя, она просто поступает как разумный человек. Ее сердце колотилось, пока в трубке раздавались гудки… и гудки… и гудки. Включилась голосовая почта, и едва она услышала его голос, как нажала «Отбой» – рефлекторно. Это было неправильно, опасно и глупо. Она дышала так, словно пробежала марафон, нутро скрутило узлом. Она несколько раз прошлась взад и вперед перед столом, чтобы успокоиться, все еще стискивая в руке телефон.
Утром перед уходом на работу Ивретт сказал, что собирается записаться на прием в клинику, что они не могут больше откладывать. Он отмахнулся от ее возражений, положил руки ей на плечи и с серьезным видом обещал поддерживать ее на каждом шагу. Он никогда не поймет, что это – последнее, чего она хотела. Она сделает все, чтобы не услышать тот же вердикт, те же варианты, которые слышала раньше. И возвращение на работу может положить этому конец.
Она посмотрела на телефон, раздумывая, стоит ли позвонить снова и на этот раз не вешать трубку. Если ты сделаешь это, – подстегивала она себя, – все может измениться. Но все в любом случае изменится. Открыв вкладку последних вызовов, она повторно набрала номер. Услышав гудки, она откашлялась, готовясь оставить сообщение. Раздался тот самый голос, странно знакомый, хотя прошло уже много лет с тех пор, как она слышала его в последний раз. При звуках его она улыбнулась и заговорила после сигнала:
– Привет. Это Брайт Льюис. Мы познакомились несколько лет назад на конференции по системам автоответчиков, на коктейльной вечеринке. Не знаю, помнишь ли ты, но ты сказал, что я могу позвонить, если когда-нибудь буду искать работу, и вот я звоню. Так что, если у тебя будет возможность, мне бы хотелось это обсудить. Я знаю, что завтра четвертое, поэтому ты, вероятно, даже не работаешь на этой неделе, но, если сможешь мне перезвонить, мой номер…
Тут прозвучал сигнал, и ее отрезало.
Голос внутри ее произнес: Дело не только в работе. Но она его проигнорировала, затолкала в тот глубокий уголок в душе, где жила истина. Пока она стояла с телефоном в руке, на экранчик вернулась фотография их троих, разодетых к Пасхе. Она тогда нарядила Кристофера и Ивретта в очаровательные одинаковые пастельные галстуки-бабочки.
Она громко выдохнула и задумалась, стоит ли перезванивать, чтобы оставить номер телефона. Нет, номер отразится в списке входящих вызовов. Если он захочет выйти на связь, сам разберется, куда звонить.
Июль 2014
Дженси
Дженси проснулась в своей старой спальне от приземления на кровать маленького тела. Комната не изменилась с тех пор, как она уехала, – в пастельной стране чудес с плакатами рок-групп и различными другими атрибутами мирка девочки-подростка. Ее дочери были очарованы тайм-капсулой, в которую превратилась ее старая спальня, перебирали, подносили к свету пузырьки давно высохшего лака для ногтей с каким-то изумлением.
– Мам, – удивленно спросила Пилар, – ты пользовалась лаком с блестками?
Она предположила, что подобное могло удивить ребенка, видевшего мать лишь с французским маникюром, ведь только такой делали женщины в месте, где они жили раньше. Забрав из рук Пилар флакон из-под лака, она некоторое время изучала его, мысленно представляя себе, как они с Брайт сидят на кровати и делают друг другу маникюр. Брайт всегда была так осторожна, так серьезно относилась к тому, чтобы слои ложились как надо. Тогда она была привередливой и, судя по тому, что видела сейчас Дженси, такой и осталась. Она была такой же старательной и серьезной в преданности своему дому, своей стряпне, своему сыну и Ивретту. Дженси пыталась не думать о тех нескольких мгновениях, которые она провела наедине с Ивреттом после ужина. Было кое-что, что она хотела сказать ему, но не осмеливалась, и невысказанные слова все еще крутились у нее в голове, сталкиваясь, как стеклянные шарики.
– Вставай, мама! – закричала Зара, сотрясая кровать так сильно, как только могло ее маленькое тело; ее пронзительный голос был слишком громким и визгливым – на грани яви и крепкого сна. Дженси снилось, что она в лесу у озера, но там был кто-то еще, ей не знакомый, но этот кто-то знал ее, – его присутствие казалось тревожным, угрожающим и чересчур уж реальным. Она попыталась стряхнуть с себя сон, одновременно приподнимая покрывало, чтобы Зара могла к ней забраться. Она крепче обняла дочь и несколько раз поцеловала ее в макушку, чтобы отогнать дурной осадок, оставшийся после сна. Зара хихикала и вырывалась.
– Мама, мы должны подготовиться к параду! – укоризненно воскликнула она.
Громко застонав, Дженси натянула одеяло на голову.
