– А с Дженси ты говорил? – спросила она.
Она старалась говорить непринужденным тоном, произнести это имя так, как будто называла любого другого обитателя Сикамор-Глен. Но по тому, как он едва заметно поморщился, догадалась, что голос ее выдал. Это нелепо. Они женаты. У них есть ребенок. У них хорошие отношения, они в глубине души – добрые друзья. Ее необъяснимая тревога из-за Дженси вызвана либо женской интуицией, либо полной паранойей. Либо остатками их прошлого, прокрадывающегося внутрь, никогда полностью не побежденного, независимо от того, что все они двигались дальше.
Он поставил бокал на стол.
– Нам нужно о ней поговорить? – спросил он, повернувшись к ней лицом.
Брайт рефлекторно покачала головой. Это был неправильный ответ, им, вероятно, действительно нужно было поговорить о Дженси, но она не была готова и, вероятно, никогда не будет. Весь период ухаживаний и даже супружеской жизни они успешно избегали темы Дженси.
– Ты уверена? – настаивал Ивретт. – Потому что я с ней разговаривал. Если тебя это беспокоит, то нам нужно поговорить о причинах беспокойства.
Усилием воли она раздвинула губы в улыбке.
– Она сказала, что влюблена в тебя и не может без тебя жить? – Она надеялась, что фраза прозвучит как поддразнивание. – Потому что если дело обстоит так, то нам, возможно, действительно нужно поговорить о Дженси.
Его смех в ответ был таким же натужным, как и ее легкомысленный тон.
– Нет.
Потянувшись, он накрыл ладонью ее руку, его размер и вес были ей так знакомы.
– Но она рассказала, почему вернулась.
Брайт почувствовала, что сердце у нее забилось быстрее. Она не чувствовала себя достаточно комфортно, чтобы спросить Дженси что-то настолько личное, но Дженси рассказала Ивретту. Она не знала, что испытывать: угрозу, что они настолько честны друг с другом, или ревность, что Дженси доверилась не ей, а Ивретту.
– Вот как, – заставила она себя подать голос. – И почему же?
Она выпростала руку из-под его и потянулась за бокалом. Вино в нем почти закончилось. Она не могла припомнить, когда в последний раз выпивала три бокала вина за один вечер, но, возможно, именно в эту ночь это и произойдет.
Ивретт поднял брови.
– Все довольно скверно. Ее муж в тюрьме. Они разводятся. По сути, она осталась ни с чем, и у нее не было выбора, кроме как вернуться сюда и жить с родителями.
– Но она носит обручальное кольцо, – возразила Брайт, как будто это что-то меняло. Тут до Брайт вдруг дошло, что Дженси приехала сюда не только на лето. Она остается.
– Она сказала, что ей нужно его снять, но… Ну, наверное, ты понимаешь, каким окончательным решением это кажется.
Большим пальцем левой руки она нащупала свое обручальное кольцо, вспоминая тот вечер, когда Ивретт надел ей его на палец в их любимом ресторане, и второе, которое надел в мэрии, дополняя пару. Это был такой счастливый день, еще более счастливый от осознания того, что Дженси там не будет. Мать Дженси сообщила эту новость так, словно большое разочарование, хотя на самом деле это было совсем не так. И пускай она чувствовала, что обязана пригласить свою бывшую лучшую подругу, ее присутствие в день свадьбы было последним, чего хотела Брайт. Тогда Брайт верила, что они, вероятно, никогда больше не увидят Дженси, и это ее устраивало.
– Да. – Ее голос дрогнул, и она откашлялась. – Да, – снова попыталась она. – Я в этом не сомневаюсь. – Встав, она схватила свой бокал, ее голова немного закружилась. – Пожалуй, я схожу еще за вином. Тебе принести?
Не дожидаясь его ответа, она собралась уходить, но он встал и преградил ей путь в дом.
– Пусть это тебя не пугает, Брайт. Приезд Дженси ничего не меняет.
Он посмотрел на нее сверху вниз и ободряюще улыбнулся. Он запустил руки в ее волосы, наклонился и поцеловал ее. Она попыталась расслабиться, сосредоточиться на том, что он здесь, с ней. Все в порядке. У нее нет причин для паники. Он же сказал, что ничего не изменилось. Она поцеловала его в ответ, пытаясь вспомнить, как сильно в юности жаждала именно этого. У нее было все, что она когда-либо хотела, у них было все, чего они хотели. Она мечтала раствориться в нем, потеряться в нем – в точности так, как она делала это всегда. Вот только… Вот только Дженси вернулась.
Она позволила ему взять свой бокал, поставить его на стол и увести ее внутрь. Они прошли мимо телефона, который она оставила на столике. Она последовала за мужем наверх, в их комнату, в их постель, зная, что на следующий день перезвонит. Она будет винить в этом Дженси, потому что так проще, чем винить себя.
Зелл
Это из-за Кейли Зелл оказалась на улице в такую жару. Поля соломенной шляпы снова свесились ей на глаза, и она раздраженно их сдвинула, чувствуя, как на лбу, там, где его коснулась рука в перчатке, осталось пятно грязи. Она знала, что в своей одежке для садовых работ и широкополой соломенной шляпе точь-в-точь похожа на героиню Ширли Маклейн из Стальных магнолий. Но это же ради благого дела. Она выпрямилась и почувствовала, как колено отозвалось болью. Кейли продолжала уговаривать ее обратиться к врачу, не понимая несговорчивости Зелл. Такое она никак не могла бы объяснить девочке.
Кейли с напряженным лицом сидела на корточках рядом с ней, изучая плоды их трудов, изо всех сил стараясь узнать все возможное о садоводстве за то короткое время, что они провели вместе. Информацию этот ребенок впитывал как губка. Зелл старалась не думать о том унылом доме, в котором она жила, с голой пустыней на месте палисадника и заднего двора. Там не было ни деревьев, ни тени, ни кустов, ни растений. Было бы жестоко и странно отправить ребенка обратно в эту адскую дыру, однако рано или поздно ей придется это сделать. Ей не хотелось думать об этом, не хотелось признавать, что все это наверняка закончится. «У девчонки штамп срока годности на лбу проставлен, – то и дело предупреждал ее Джон. – Не забывай об этом и не зацикливайся на ней».
Хотя он был прав, думать о прощании не становилось легче. Кейли дала Зелл возможность холить кого-то так, как она лелеяла растения и цветы в своем дворе. Кейли не заняла место ее собственных детей, но она была хорошим бальзамом для больного сердца Зелл. И Зелл нравилось думать, что это работает в обе стороны. Что бы Кейли делала этим летом, если бы Зелл не предложила ей пожить у нее? Проводила много времени дома в одиночестве, смотрела телик и не узнала столького о природе – вот что бы она делала.
– Зелл, ты меня слушаешь? – громко спросила Кейли, и Зелл подняла взгляд на серо-голубые глаза, так требовавшие ее внимания. – Я спрашивала, что ты имела в виду, когда сказала, что сад сродни округе или поселку?
Улыбнувшись, Зелл вошла в роль учительницы. Она много лет преподавала в воскресной школе или подменяла учителей в школах своих детей. Преподавание было у нее в крови.
– О’кей, мы все по большей части живем каждый в собственном доме, так? Занимаемся собственными делами?
