Великий князь Николай Николаевич в докладе от 7 сентября подтверждал, что потери 1-й русской армии за вторую половину августа (второй этап Восточно-Прусской наступательной операции) громадны. Верховный главнокомандующий доносил царю, что в 7 пехотных дивизиях – 25-й, 26-й, 29-й, 43-й, 54-й, 57-й и 72-й – осталось в строю только 437 офицеров и 34 911 солдат при двух сотнях легких орудий и 12 гаубицах. Это – наличный численный состав лишь двух русских дивизий, а в докладе речь идет о семи дивизиях. Кроме того, сменивший генерала Жилинского на посту командующего армиями Северо-Западного фронта Н.В. Рузский 4 сентября указывал, что теперь «трудно рассчитывать на какие-либо действия Первой армии»
[305].
В это время встал и вопрос о замене главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Как было принято, Я.Г. Жилинский попытался свалить вину за провал операции на А.В. Самсонова и П.К. Ренненкампфа, благо, что первый уже был мертв, а второй кое-как пытался организовать оборону на Немане. К счастью, на этот раз привычное дело высшего генералитета не прошло, несмотря на телеграммы в Ставку, где Жилинский выгораживал себя и свою собственную сверхбездарную военно-командную подготовку. Верховный главнокомандующий сообщил царю, что смена главнокомандования Северо-Западного фронта необходима.
Телеграмма великого князя Николая Николаевича от 31 августа по этому поводу на имя императора Николая II гласила: «Ввиду того, что два левофланговых корпуса 1-й армии оторвались от остальных, и связь с ними генерал Ренненкампф потерял, сам же переехал в Волковишки, потеряв голову, генерал Жилинский отрешил генерала Ренненкампфа от командования 1-й армией и назначил генерала Епанчина. На выручку же послал два корпуса 10-й армии, объединенные в лице генерала Флуга. Редакция телеграммы и стиль произвели на меня удручающее впечатление. Для меня совершенно неясны причины таких выводов, и я скорее склонен думать, что генерал Жилинский потерял голову и вообще не способен руководить операциями. Я бы его давно сменил, но нет свободного заместителя. Предвижу самые тяжелые последствия, а главное – не получаю достаточной ориентировки, что происходит, главное от того, что он сам неспособен ориентироваться и что-либо взять в руки».
В тот же день, несколько позднее, Верховный главнокомандующий сообщил, что попросил командующего армиями Юго-Западного фронта Н.И. Иванова отпустить на Северо-Западный фронт командарма-3 Н.В. Рузского, и тот согласился. Впрочем, смена командования армиями Северо-Западного фронта несколько затянулась, так как генерал Рузский смог прибыть в Ставку лишь 3 сентября
[306]. В свою очередь, и сам император Николай II в телеграмме на имя великого князя Николая Николаевича выразил мысль о желательности отстранения генерала Жилинского с занимаемой должности. После отстранения и некоторого пребывания в распоряжении военного министра в 1915–1916 гг. Я.Г. Жилинский представлял Российскую империю в Союзном совете во Франции и на междусоюзнических конференциях в Шантильи.
Сам Верховный главнокомандующий весьма и весьма умело отвел от себя возможный гнев царя. В телеграмме на имя императора в конце августа великий князь Николай Николаевич сообщил: «Я совершенно сознаю, что не умел настоять на исполнении моих требований, посему слагаю перед Вашим Величеством мою повинную голову». Как видим, ответственность за неудачный исход наступательной операции в Восточной Пруссии перекладывалась на головы тех, кто не «исполнил» требований «не сумевшего настоять» на этих самых требованиях Верховного главнокомандующего. Кроме того, Верховный главнокомандующий представил Восточно-Прусскую наступательную операцию как второстепенную, предпринятую исключительно во имя исполнения франко-русских договоренностей, как будто бы русское командование не задавалось целью занятия Восточной Пруссии впредь до исхода борьбы во Франции. Великий князь Николай Николаевич, в частности, указал царю: «Я смотрел на наши действия в Восточной Пруссии как на вынужденный акт, доказывающий наше стремление исполнить союзнические обязательства относительно Франции, долженствующие отвлечь некоторые силы с Запада на Восток, и тем содействовать успеху наших союзников»
[307].
Заключение
Исход Восточно-Прусской наступательной операции имел два главных последствия. Во-первых (позитив), русские сумели вынудить германское руководство допустить роковую ошибку переброски двух корпусов на Восточный фронт, и тем самым проиграть битву на Марне, что значит – всю войну. (Такой вывод оспаривается ведущим исследователем военной истории русской императорской армии в период Первой мировой войны: переброска немцами двух корпусов из Франции не имела решающего значения для исхода битвы на Марне
[308].)
Удивительно: для полного крушения «Плана Шлиффена», по сути, хватило лишь Гумбинненского сражения. Движение 2-й армии в глубь Восточной Пруссии лишь подтвердило колебания германского главнокомандования. Этот пример говорит о том, что всегда, всегда необходимо чем-то жертвовать, чтобы получить в свои руки не жалкую синицу, а великолепного журавля.
В своем планировании граф А. фон Шлиффен всемерно ослаблял германскую восточнопрусскую группировку во имя максимального перевеса в силах во Франции. Х. Мольтке-Младший, под нажимом определенных политических кругов, стремился удержать все: политическая и экономическая жадность перевесила стратегическое благоразумие, и рухнуло все разом. Как можно было ослабить армии правого заходящего фланга, если в сражении при Гумбиннене германская 8-я армия потеряла всего лишь десятую часть своего исходного состава?
После Гумбиннена 8-я германская армия еще имела массу людей и техники, что и доказало сражение под Танненбергом. Это – два перволинейных корпуса по 45 тыс. штыков, резервный корпус в 37 тыс., кенигсбергский ландвер, 1-я кавалерийская дивизия – как раз около 150 тыс. штыков и сабель при потерях под Гумбинненом в 15 тыс. чел. Как справедливо говорил в своем докладе «Роль и значение Русского фронта в войну 1914–1917 гг. (по иностранным военным источникам)» эмигрант К. Перепеловский: «Как бы ни называть, как бы ни расценивать Восточно-Прусскую операцию русских армий, факт остается фактом: их наступление заставило германское командование перебросить с французского фронта на Русский, на помощь своей 8-й армии, два армейских корпуса и одну кавалерийскую дивизию. Это русское наступление оказало союзной французской армии в самый нужный для нее момент неоценимую помощь, и Марнский успех французов, которым, в сущности, был сорван немецкий план молниеносного разгрома Франции, во многом был обязан активным действиям русских войск. Германское Верховное командование, предполагавшее разбить Францию и Россию поодиночке, одну за другой, поставило свою страну и армию в условия одновременной борьбы с сильнейшими противниками на два фронта»
[309].
