Казалось, что ожидания армейского командования оправдываются в полной мере. Вечером этого же дня командарм-2 А.В. Самсонов получил сообщение, что 1-й армейский корпус «держится как скала», и более того – продолжает наступать. Весь день подразделения 1-го армейского корпуса вели встречный бой, то и дело контратакуя превосходящего в силах и средствах противника, и отошли к Сольдау только к вечеру, понеся значительные потери. Письмо из 1-й армии сообщает восприятие боя в офицерских низах: «Наш командир корпуса Артамонов зарвался и, зная, что перед ним тройные силы, задумал стать Суворовым, но, увы, нас раскатали. Убыль большая, и мы отступили на Млаву. Мы все страшно измотаны: около 3 суток шли, не ели, лошади истощены. Пехота сильно трусит и отступает чуть ли не при первых снарядах, падающих вблизи»
[159].
Комкор-1 ожидал подхода 1-й стрелковой бригады и 3-й гвардейской дивизии, после чего намеревался возобновить бой на фланге 2-й армии. Конечно, подразделения Артамонова нуждались в поддержке, ибо от них на данный момент зависел исход всей операции 2-й армии. По идее, командарму-2 следовало немедленно остановить свой наступающий центр и повернуть его влево, но Самсонов понадеялся на Артамонова, справедливо полагая, что уж целый-то корпус (плюс 2 кавалерийские дивизии, плюс подходящие от Млавы резервы численностью почти в 2 дивизии) должен выстоять те 2–3 дня, в которые наступление центральных корпусов добьется решительной победы.
Почему столь важное значение придавалось действиям частей 1-го армейского корпуса, переброшенного на левый фланг 2-й армии только в ходе сосредоточения? Корень вопроса скрыт в том, что фронтовое командование отказалось от предвоенной идеи проведения операции совместными усилиями двух армий Северо-Западного фронта. Неверно оценив обстановку после Гумбинненского сражения, Я.Г. Жилинский, точно так же, как, кстати говоря, и Ставка, раздробили действия армий. Одна из них – 1-я – была прикована к блокаде крепостных районов Кенигсберга и Летцена, а другая – 2-я – должна была в одиночку разгромить полевую армию противника, понесшего поражение под Гумбинненом.
Конечно, командование 1-й армии не торопилось действовать вместе со 2-й армией, но ведь сам штаб фронта отказался от мысли организовать такое взаимодействие. Отсюда и повышенное внимание к флангам 2-й армии, сразу потерявшей превосходство над активным противником, и вынужденной на флангах перейти к оборонительным действиям, наступая только центром. Н.Ф. Евсеев справедливо говорит: «Во фронтовой операции русских исключительно от действий 1-й армии зависело приведение в исполнение всего оперативного плана немцев. А так как оперативное взаимодействие русских армий отсутствовало, то в сложившейся обстановке на фронте 2-й русской армии исход армейской операции зависел теперь от фланговых корпусов (6-го и 1-го)».
Первый же день боя на левом фланге 2-й армии носил чрезвычайно ожесточенный характер. Уже утром 14 августа немцы ворвались в Уздау, но контратака русской 2-й пехотной дивизии опрокинула противника на правом фланге корпуса Франсуа. В тот же день части русского 15-го армейского корпуса разгромили германскую 41-ю пехотную дивизию у Ваплица. Потери только 59-го германского пехотного полка составили ¾ личного состава
[160]. Решительное движение вперед левофланговыми частями 2-й русской армии перерезало неприятелю пути отхода на запад, вынуждая командование противника думать уже не только об организации победы, но и вероятности подготовки к отступлению. Как считает советский военный теоретик, комкор-1 Л.К. Артамонов мог продолжить атаку всем корпусом, удержаться и уже лишь одним этим заставить Гинденбурга подумать об отступлении за Вислу
[161].
За день боя 13-го числа противоборствующие стороны остались примерно на тех же самых местах, что и до его начала. Впрочем, нерешительность исхода боя за Уздау также играла на немцев: русские центральные корпуса за этот день еще больше углубились в ловушку. Но ловушка эта могла захлопнуться только в том случае, если немцам удалось бы прорваться сквозь оборонительные порядки войск русского левого фланга. Немцы отлично это понимали: характерно, что часть центральной немецкой группы также сосредоточивалась ближе к своему правому флангу, чтобы иметь возможность, в случае настоятельной необходимости, поддержать прорыв 1-го армейского корпуса Франсуа. На стыке с 1-м корпусом был сосредоточен весь 20-й армейский корпус, в то время как отряд генерала Унгерна и 35-я резервная дивизия сдерживали натиск русского 15-го армейского корпуса. Именно поэтому перед русским 13-м армейским корпусом вообще не окажется неприятеля, и войска генерала Клюева сумеют войти в Алленштейн.
Но все решалось и решилось при Сольдау. И решилось тяжелой гаубичной артиллерией. Первоначально германцы не сумели правильно расставить и применить свою артиллерию, и потому части русского 1-го армейского корпуса и отбили атаки противника. Перегруппировав силы, утром 14-го числа немцы обрушились на русских всей массой сосредоточенного огня, и к вечеру после ожесточенного боя под огнем генерал Артамонов приказал отступать. Из 1-го корпуса в тыл писали: «Высшее управление оказалось еще хуже, чем в Маньчжурии. Мы были подготовлены к поражению Артамоновым восемью днями беспрерывного марша – голодные, изможденные. В таком виде, не устроив тыла, мы вступили в бой, где и попали под крепостные орудия. Это было у Сольдау. Там три дня мы держались, но под конец не выдержали – бежали»
[162].
Это решение, принятое пусть даже и под сильным огнем, против которого русские легкие 3-дюймовые орудия были бессильны бороться, в сложившейся оперативной обстановке не может быть ничем оправдано. Хотя русская 24-я пехотная дивизия Н.П. Рещикова была выбита со своих позиций именно огнем немецких тяжелых батарей, имевших по 30 стволов на километр фронта. В психологическом отношении огонь тяжелых гаубиц также был исключительно сильным средством воздействия на психику человека, столкнувшегося впервые с такой мощью – об этом упоминают все участники войны.
Участник Восточно-Прусской наступательной операции, командовавший 2-м батальоном 5-го пехотного Калужского полка 2-й пехотной дивизии 23-го армейского корпуса, так говорит о действии германской тяжелой артиллерии в бою 14 августа у деревни Янушкау: «Люди, не привыкшие к шуму и разрушительному действию тяжелых снарядов, вначале ошалели и начали бросаться то вправо, то влево, не отдавая себе отчета в том, что они делают. Даже и среди некоторых офицеров было замешательство… Весь наш обоз 1-го разряда попал под артиллерийский огонь и был разбит вдребезги. Много было убитых и раненых»
[163]. Но в любом случае, при каком бы то ни было огне врага, 1-й армейский корпус не имел права отступать: он должен был умереть, но дать армии время для выигрыша операции. И войска были готовы к этому: непрестанные контрудары русских останавливали немецкий натиск.
