10:00. Сообщение от Людовика: «Ты в палатке? Как ты, как Томек? Может быть, нужно будет немного спуститься к вертолету».
В отчаянии и ярости на себя из-за того, что не могу найти лагерь, предпринимаю еще одну попытку. Я поднимусь на вершину гребня, на то место, куда мы пришли из Третьего лагеря. Так будет проще найти вход в трещину, где осталась наша палатка. Ориентируюсь на высоту Четвертого лагеря – на отметку 7300 метров, постоянно сверяясь с коммуникатором ИнРич. Так я прохожу примерно два километра по ледяному плато. Я говорю «плато», но оно совсем не ровное. Его наклон на этой высоте примерно 30 градусов. Когда до входа в очередную трещину остается метров пятьдесят, я снова и снова говорю себе: вот оно! Но это только иллюзии, и на смену им каждый раз приходит разочарование. Однако на этот раз я уверена: форма трещины, окрестности – все как было там! И вот я у входа, но он завален. Это не наша трещина! В этот момент Людовик просит обновить мои GPS-координаты, чтобы передать их спасателям. 7386 метров. Я выполняю его просьбу.
Я ругаю себя. Это единственный лагерь на всем маршруте, который находится в трещине. Единственный! В нем мы смогли провести ночь не в таких ужасных условиях, естественное укрытие защищало нас от ветра и холода. Я хожу по кругу, нервничаю, просто схожу с ума. Задыхаюсь от усилий.
Нужно вернуться туда, где я оставила Томека. Я слишком надолго бросила его одного. По дороге я обмениваюсь сообщениями с Людовиком и Жан-Кристофом.
Я возвращаюсь к трещине, где лежит Томек. Обновляю информацию о нашем местоположении, чтобы Людовик точно знал, где находится наше временное убежище: мы на высоте 7282 метров.
Снова спускаюсь к Томеку. Он говорит, что ему холодно. Кровотечение не остановилось. Его лицо изменилось, потрескавшаяся кожа промерзла, глаза остекленели. Он не похож на себя. Я вижу, что у него нет одной рукавицы, и он обернул руку каким-то куском прозрачного пластика. Не понимаю, что тут произошло и что он пытался сделать. Рука сжата в кулак, пальцы побелели. На другой руке рукавица, которую я ему дала, осталась. На бороде кровь, и на одежде тоже.
12:17. Я отправляю сообщение: «Томек в ужасном состоянии. Не может идти. Палатку не нашли, нужна срочная эвакуация».
И еще одно, в 12:44: «Ветер поднимается. У Томека сильное кровотечение + обморожение. Скоро начнется заражение. Высота 7273 м».
Достаю из рюкзака последнюю пару сменных перчаток. Натягиваю перчатку на голую руку Тома. Кусок пластика оставляю. Рука у него холодная и твердая. К счастью, мои перчатки большого размера, мне удается натянуть перчатку, не разжимая его окостеневшую руку. Где вторая рукавица? Но я не хочу приставать к нему с вопросами.
Ему слишком холодно. Я должна вытащить его на солнце. Я собираюсь обрезать одну из веревок, которая висит прямо над нами. Но это трудно и занимает много времени. Я думаю о ночи, которую мы пережили. Восхождение на вершину. Бесконечный спуск в темноте, одна катастрофа за другой. Я пытаюсь решить свалившиеся нас проблемы, как математическое уравнение:
1. Я знаю, что вертолеты вылетели, но не знаю, когда они доберутся до нас.
2. Я знаю, что мы больше не одни. Жан-Кристоф, Людовик, Анна делают все, что только могут. Но я не знаю, какие трудности им приходится преодолевать.
3. Я знаю, что Людовик регулирует работу группы, которую собрал, и держит связь между Нангапарбат и Европой.
4. Какие у меня варианты? Начать спуск по маршруту Кинсхофера, которым на Нангапарбат обычно поднимаются. Это неизвестный и трудный маршрут, но без трещин, через которые нужно перебираться. Так я смогу дойти до Третьего лагеря. Дальше идти по голому льду одной, без поддержки, опасно. Еще я могу свернуть в сторону Диамирского ледника – это новый маршрут, который мы открыли 23 и 24 января. Это знакомый участок, по нему можно пройти в одиночку, но там много трещин и ненадежных ледяных мостов. Тут уйдет больше времени, чтобы спуститься до требуемой отметки, но если я пойду этим путем, у меня снова появится возможность найти Четвертый лагерь и все, что нужно Томеку, пока не придет помощь. И последний вариант: остаться с Томеком, заботиться о нем и поддерживать…
Я беспомощна. Я в ужасе. Теперь нам приходится разом расплачиваться за все незначительные решения и маленькие ошибки, которые, накопившись, привели к катастрофе. Есть ли еще надежда, что произойдет чудо? Действовать и надеяться – теперь это означает жить. Я думаю о Жан-Кристофе. Я обязана найти решение, придумать, как нам с Томеком вырваться отсюда, как покинуть гору, которая стала враждебной, суровой, холодной. Мы оба выберемся отсюда! Его заберут отсюда, завтра это останется всего лишь плохим воспоминанием. Я молюсь, чтобы помощь пришла как можно раньше, Том не может больше ждать. По крайней мере, погода хорошая, вертолетам ничто не помешает. А я? Что я должна делать? Могу ли я оставить его на несколько часов? Должна ли спускаться одна? Или лучше остаться и ждать вместе с ним? Не могу его бросить. Я разрываюсь, не знаю, что выбрать. Мое положение не безнадежно, и я не понимаю, почему Людовик говорит, что я должна спускаться одна!
Нарди, благодаря своему знанию Нангапарбат и множеству знакомых в Италии и Пакистане, сыграл главную роль в спасательной операции. В ней участвовало более тридцати человек, которые создали группу в WhatsApp, и семьдесят пять часов без перерыва провели перед экранами, звонили, собирали информацию, принимали решения, занимались организацией, вели переговоры, объясняли, как лучше поступить. Людовик, оставаясь во Франции, в Гапе, координировал их действия.
В феврале прошлого года на салоне ISPO[7] в Мюнхене я встретила одного итальянца, который сказал: «Мне так жаль, Эли. Я был одним из тех, кто приложил столько усилий, чтобы ты спустилась и была сегодня здесь. Я знаю, чем это закончилось для тебя, но мы должны были спасти тебя, убедить, что ты должна спуститься с этой горы».
Я спускаюсь в расщелину. Том совсем закоченел. Я осторожно растираю его бедра и спину. Боюсь сделать ему больно. Я привязываю его к концу веревки, которую смогла наконец отрубить краем своего ледоруба. Я поднимаю Тома выше, перекидываю веревку через вбитый в снег ледоруб, чтобы облегчить подъем, но снег недостаточно плотный, чтобы молоток держался и не соскальзывал. Нужно вырыть углубление, положить туда молоток плашмя, обвязать его петлей. Так получится надежная точка опоры. Я цепляю карабин к петле, пропускаю сквозь него веревку. Получается подобие лебедки с петлей для подъема грузов. Привязываю Томека к петле, чтобы начать вытаскивать его. Он не может подняться на ноги, стоит на коленях. Я попыталась распределить вес Томека, прежде чем поднимать его, но мне все равно еще очень тяжело. Я тяну изо всех сил, но у меня ничего не выходит. Нужно установить на веревке какой-то стопор. И вдруг я чувствую, что на одном из участков натяжение веревки немного ослабло. Том помогает мне! Он смог разгрузить веревку, упираясь коленями в ступеньки, которые я вырыла. Не знаю, сколько прошло – час, два? я потеряла счет времени – но мне удается вытащить Тома из расщелины. Я опускаю его на бок на освещенный солнцем заснеженный склон.
